Клеопатра

Позднейших критиков, писавших в то время, когда романтическая традиция уже воспринималась как норма, приводила в замешательство амбивалентность «Антония и Клеопатры». Вот что писал Джордж Бернард Шоу в предисловии к своей собственной версии Клеопатры:

«Шекспировская пьеса «Антоний и Клеопатра» должна бессознательно вызывать раздражение у нормального здорового гражданина, потому что, дав верную картину солдата, погрязшего в кутежах и попойках, и типичной распутницы, в руках которой такие типы обычно и оказываются, Шекспир после этого навешивает огромное количество риторики и сценического пафоса, чтобы придать их бесславному концу театральную возвышенность и убедить простаков-зрителей в том, что мир потерпел двойную утрату с их кончиной».

Оценка Шоу самой пьесы верна — в ней есть указанное несоответствие, но он слишком обобщает, полностью отвергая Шекспира. Джанет Эйдельман, американский критик, высказывается более сдержанно. Она пишет: «Это есть по существу трагическая история, обрамленная комической рамкой. Такое представление столь же предательски болезненно, как сама жизнь». Демонстрируя пропасть между грандиозными притязаниями эротических фантазий и банальными удовольствиями реальной жизни, Шекспир тонко и сочувственно говорит о любви как таковой.

После смерти Антоний приобретает во сне Клеопатры черты сказочного героя, колосса, величественного и подобного богам:

Его лицо так лучезарно было,
Как небосвод...
.........................
Он мог бы океан перешагнуть,
Его рука увенчивала землю,
Как гребень шлема. В голосе его
Гармония небесных сфер звучала...
.........................
Разбрасывал, как мелкую монету,
Он острова и царства...

Клеопатра спрашивает Долабеллу:

Как ты считаешь, — мог быть наяву
Приснившийся мне человек?

Он отвечает: «Нет». Это верно. Такого Антония нет даже в воображаемом мире пьесы. Тот Антоний, которого мы видим на сцене, раздражителен, вспыльчив, бесчестен, правда, он привлекателен, но никак не колосс. Такая же пропасть лежит между Клеопатрой, как её воображают действующие лица пьесы, и той Клеопатрой, которую мы видим и слышим на сцене. Проницательно заметила актриса Элен Терри: «Если бы она была представлена великой женщиной... роли не подходили бы друг другу». В то время как Энобарб описывает её как пусть сладострастную, но великую царицу, мы видим на сцене флиртующую нервную женщину, склонную к резким переменам настроения. Она причиняет массу хлопот слугам, чуть не убивает гонца, хвалится сексуальными победами, как незрелый подросток. Мы видим женщину, которой присущи все людские слабости, и однако в то же самое время Энобарб отзывается с восхищением о её сказочной привлекательности:

...Не прискучит
Её разнообразие вовек
В то время как другие пресыщают,
Она тем больше возбуждает голод,
Чем меньше заставляет голодать.

Сомнительно, чтобы в реальности могла существовать такая женщина или такой аппетит. Клеопатра, как она показана у Шекспира, рассеивает все иллюзии относительно её сексуальной силы. Мы видим женщину, обеспокоенную тем, как удержать при себе Антония, как возбудить его страсть. Её беспокойство часто напоминает переживания любовницы, уже почти исчерпавшей все эмоциональные и умственные ресурсы в стремлении не потерять возлюбленного. Роль Клеопатры в этой пьесе — мечта любой актрисы, поскольку Клеопатра предстаёт в образе, наиболее любимом публикой. Взбалмошная, капризная и непостоянная, в весёлом настроении — игривая шекспировская Клеопатра скорее персонаж кокетки в комедии, чем трагедийный образ возлюбленной.

Любовь, соединяющая шекспировских героев, столь же порывиста, как и они сами. Публика ожидает возвышенной страсти, которая способна воссиять над миром, но ожидания разрешаются лишь смертью главных участников трагедии. В вымышленном мире пьесы только смерть, а не жизнь может обеспечить героям полное соединение и полный экстаз любви. Совершенство и сила их любви на словах достигают сказочных размеров, однако самих героев мы видим в основном в моменты пикировок. Антоний брюзжит. Клеопатра поддразнивает. Антоний цинично бросает Клеопатру, чтобы жениться на другой. Клеопатра прерывает любовный монолог Антония, ссылаясь на более важные дела. При всём воспевании их страсти ни один из них в действительности не испытывает таких сильных эмоций, которые были бы способны их оторвать от мирской суеты. Практические соображения всегда важнее. Ничего удивительного, что зрители, надеявшиеся увидеть возвышенную романтическую историю, уходят разочарованные.