Клеопатра

— Собака! — произнесла она тем же низким голосом. — Ты трус! Силач! Ты смел ударить женщину и как трус был побежден этим молодым человеком. Я научу тебя вежливости! Впредь, если ты вздумаешь бить женщин, бей их левой рукой. Эй, возьмите этого черного раба и отрубите ему правую руку!

Отдав это приказание, она откинулась назад в свою золотую колесницу, и словно облако сгустилось в ее глазах. Телохранители схватили нубийца, и, несмотря на его крики и мольбы о пощаде, отрубив ему руку мечом на барьере, унесли его.

Процессия двинулась дальше. Прекрасная девушка с опахалом повернула голову, встретила мой взгляд, улыбнулась и кивнула мне головой, как будто чему-то радовалась. Я был очень удивлен. Народ радовался и жестикулировал, крича, что я скоро буду астрологом во дворце.

При первой возможности мы с дядей поспешили вернуться домой. Все время он бранил меня за мою поспешность, но, когда мы очутились в комнате, он нежно обнял меня, радуясь, что я победил гиганта, не причинив себе особого вреда.

II

Приход Хармионы. — Гнев Сепа

В ту самую ночь, пока мы сидели за ужином, раздался стук в дверь. Наша дверь была не заперта, и в комнату вошла женщина, закутанная с ног до головы в широкий, большой пеплос или плащ, так что лица ее не было видно. Мой дядя встал, и женщина произнесла тайный пароль.

— Я пришла, отец мой, — произнесла она музыкальным и чистым голосом, — хотя, по правде говоря, не так — то легко ускользнуть из дворца. Я сказала царице, что солнце и уличный шум делают меня больной, и она отпустила меня!

— Хорошо, — ответил дядя, — сбрось покрывало, здесь ты в безопасности.

Со вздохом утомления она сбросила свой плащ и предстала передо мной в образе той прекрасной девушки, которая стояла в колеснице Клеопатры с опахалом в руке. Она была очень хороша собой, и греческое одеяние красиво облегало ее стройные члены и юные формы тела. Ее волосы, спускавшиеся локонами по плечам, были перехвачены золотой сеткой; на маленьких ногах, обутых в сандалии, блестели золотые пряжки. Щеки розовели, как цветок, а темные, нежные глаза были скромно опущены вниз, но на губах и в ямочках на щеках трепетала улыбка.

Мой дядя нахмурил брови, увидев ее одеяние.

— Зачем ты пришла сюда в этой одежде, Хармиона? — спросил он строго. — Разве платья твоей матери не хороши для тебя? Не время и не место здесь для женского тщеславия! Ты пришла не для того, чтобы побеждать, а должна только повиноваться!

— Не сердись, отец мой, — кротко ответила она, — ты, вероятно, не знаешь, что та, которой я служу, не выносит египетской одежды. Это не в моде и носить ее — значит навлечь на себя подозрения, а я торопилась!

Пока она говорила, я видел, что она наблюдала за мной, хотя длинные ресницы ее глаз были скромно опущены.

— Хорошо, хорошо! — резко отвечал дядя, устремив свой пронизывающий взгляд на ее лицо. — Несомненно, ты говоришь правду, Хармиона. Помни твою клятву, девушка, и то дело, которому ты поклялась быть верной. Не будь легкомысленной, прошу тебя, забудь свою красоту, которая навлечет на тебя проклятие. Заметь это, Хармиона, постигни нас неудача, на тебя падет проклятие людей и богов! Рада этого дела, — продолжал он с возрастающим гневом, и его звучный голос гремел в узкой комнате, — тебя воспитали, обучили всему, что нужно, и поместили к той порочной женщине, которой ты служишь и чье доверие ты должна заслужить. Не забывай этого, берегись, чтобы роскошь царского двора не загрязнила твоей чистоты и не отвлекла от цели, берегись, Хармиона!

Его глаза метали молнии, и небольшая фигура, казалось, выросла до величия.

— Хармиона, — продолжал он, подходя к ней с поднятым пальнем, — я знаю, что иногда не могу доверять тебе. Две ночи тому назад я спал, и мне снилось, что ты стоишь в пустыне, смеешься и протягиваешь руки к небу, а с неба падает кровавый дождь. Потом я видел, как небо упало на страну Кеми и покрыло ее. Откуда этот сон, девушка, и что он означает? Я ничего не имею против тебя, но выслушай! В тот момент, когда я узнаю, что ты изменила нам, то, хотя ты происходишь из моего рода, твои нежные члены, которые ты так любишь показывать, будут обречены на съедение коршунам и шакалам, а душа твоя — на страшные муки. Ты будешь валяться непогребенной и, проклятая всеми, сойдешь в Аменти! Помни это!

Он замолчал, страстный порыв его гнева смягчился; яснее, чем когда-либо, я видел, какое глубокое и честное сердце скрывалось под веселой и простой оболочкой моего дяди, и как глубоко проникся он целью, к которой стремился. Девушка с ужасом отшатнулась от него и, закрыв свое прекрасное лицо руками, начала плакать.