Клеопатра

Египет существовал с незапамятных времен, его величие насчитывало много веков. Даже в эпоху Клеопатры существовала древняя история, смутное, скрытое под густой пеленой мифа представление о том, что случилось очень давно. Взору Цезаря предстали двадцать восемь веков, запечатленные в камне. Каждый путник считал своим долгом оставить автограф на могильной плите в давно разграбленной Долине Царей[21]. К весне сорок седьмого года одно из семи чудес света лежало в руинах, а страна Клеопатры вот уже который век поражала чужеземцев красотами и гостеприимством. Впрочем, у людей древности были совсем иные представления о времени. Эпоха Александра Македонского была значительно дальше от эпохи Клеопатры, чем тысяча семьсот семьдесят шестой год от нас с вами, однако сам Александр воспринимался ею почти как современник. Со времен падения Трои прошло тысяча сто двадцать лет, но оно все равно оставалось главным историческим событием. К прошлому относились с особым, почти религиозным трепетом. Особенно в Египте, письменная история которого насчитывала без малого две тысячи лет. С тех пор жизнь этой таинственной, обособленной от других страны изменилась очень мало, ее культура и вовсе почти не изменилась. Не удивительно, что время казалось египтянам замкнутым циклом, постоянным повторением одного и того же. Сам ход истории утверждал их в этом мнении. Советники Птолемеев уже подговаривали мальчишек-царей расправиться со своими родичами. Царицы уже убегали из столицы, чтобы собрать войско в пустыне. Даже приход римлян в сорок седьмом году чем-то напоминал вторжение предков Клеопатры македонян триста лет назад, и правительница, безусловно, об этом помнила.

По ходу путешествия Клеопатра не раз облачалась в белые льняные одежды и участвовала в древних священных ритуалах. Перед народом появлялась живая богиня; мы не знаем, как у египтян было заведено приветствовать свою владычицу, скорее всего, они низко кланялись или вскидывали руки к небу. Для тех, кто собирался на берегу поглазеть на царскую ладью, Цезарь и Клеопатра были не любовниками, не простыми смертными, а сошедшими на землю божествами. Это была поистине великолепная пара: сильный, широкоплечий, светловолосый римлянин в пурпурной мантии и хрупкая, смуглая египетская царица. Вдвоем они посещали храмы, памятники древним фараонам, летние дворцы Птолемеев, принимали славословия толпы и жрецов в белых туниках и зеленых плащах, любовались бесконечными полями, красными кирпичными башнями и плоскими кровлями крестьянских хижин, цветущими садами и виноградниками, сфинксами, наполовину затянутыми песком, гробницами, вырезанными в скалах, сражались с комарами, верными спутниками тех, кто решился отправиться в плавание весной. Над рекой разносились мерный стук весел и бренчание лир, предупреждавшие всех вокруг о приближении царской флотилии. За кормой последней лодки еще долго тянулся едва уловимый запах ладана.

Путешествие по Нилу давало отдых от невыносимого напряжения последних месяцев. Влюбленные наслаждались медовым месяцем в покое и роскоши. С точки зрения римлян, это был самый настоящий разврат; ханжеская латынь образует существительное «роскошь» от глагола «нарушать» и дает ему в синонимы слово «похоть». По словам Аппиана, Цезарь плыл по Нилу с Клеопатрой, «наслаждаясь не только прогулкой, но и спутницей». Из этого утверждения легко сделать вывод о том, что коварная Клеопатра обманом затащила простого честного полководца в свою дикую и опасную страну, приворожила при помощи чар и лишила воли. Действительно, прямодушные и небогатые римляне побаивались экзотического Египта и его не менее экзотической правительницы. Слишком опасным и притягательным казалось восточное царство. На самом деле Клеопатра и Цезарь наверняка договорились обо всем заранее, но сведения об этом до нас не дошли. Из более поздних источников следует, что Цезарю не хотелось покидать Египет, а Клеопатра не собиралась его отпускать. «Она думала и впредь удерживать его подле себя или же последовать за ним в Рим», – утверждает Дион. Приближенным полководца удалось увезти его чуть ли не силой. По версии Светония, египтянка заморочила Цезарю голову настолько, что он последовал бы за ней до самой эфиопской границы, если бы его солдаты не взбунтовались. Флотилии пришлось повернуть назад на порожистом участке реки к югу от современного Асуана, где ладьи сталкивались друг с другом, с трудом маневрируя в узком русле.