Клеопатра

Антоний ответил на приветствие Клеопатры приглашением отобедать. То, что за этим последовало, могло бы оправдать худшие подозрения Цицерона относительно обеих сторон. Антоний оказался на удивление податливым, а Клеопатра проявила настойчивость. Первым дать обед было делом престижа. Воспользовавшись своим положением, царица настояла, чтобы римлянин пришел к ней и привел столько гостей, сколько пожелает. Так она хотела показать: Клеопатра не приходит на зов, а призывает сама. «Как ни удивительно, Антоний согласился, вероятно, побоявшись обидеть гостью», – не без яда замечает Плутарх и тут же оказывается во власти небывалого зрелища, для описания которого у него не сразу находятся слова даже по-гречески. Приготовления Клеопатры заслуживают целой главы. Антония больше всего поразили грозди светильников, развешанные прямо на деревьях. Их круглые и прямоугольные огоньки проникали сквозь жаркую тьму летней ночи, «сплетая дивно красивые кружева света». Перед такой красотой спасовал сам Шекспир, передав слово Плутарху. Величайший поэт елизаветинской эпохи обратился за подсказкой к прямодушному античному летописцу. Забавно, не правда ли?

В тот вечер, как, впрочем, и в последующие, Клеопатра приказала накрыть двенадцать пиршественных столов. Вокруг них расставили тридцать шесть мягких скамеек, покрытых дорогими коврами. На столах красовалась изящная золотая посуда, украшенная драгоценными камнями. Царица не упустила случая предстать перед гостями во всем своем блеске. Отказавшись от любимого жемчуга в пользу египетских самоцветов, – агата, лазури, сердолика, аметиста, граната, малахита, топаза – она надела золотое ожерелье, оплела руки тонкими браслетами, вдела в уши тяжелые серьги. При виде такой красоты Антоний утратил дар речи. Клеопатра кротко улыбалась. Ах, у нее было так мало времени. В следующий раз выйдет лучше. После ужина она сообщила, что «ее гость волен взять себе в подарок все, что пожелает, и пригласила его прийти снова на следующий день с друзьями и приближенными». Римляне унесли с собой посуду, ковры и даже мебель.

На этот раз царица превзошла саму себя: по сравнению с этим, прежние ее пиры могли показаться вполне спартанскими. На четвертый вечер гости по колено утонули в розах. Работа цветочника обошлась в целый талант, что равнялось годовому доходу шести лекарей. На киликийской жаре цветочный аромат сделался дурманящим. К концу пира землю сплошь устилали растоптанные цветы. Клеопатра щедро одарила всех, кто был на пиру; римляне забрали с собой скамьи, ковры и посуду. Кроме того, каждому достался особый подарок: «Знатные мужи получили дорогие паланкины, остальные лошадей в серебряной сбруе». Чтобы гостям было проще все это дотащить, к ним приставили жилистых рабов-эфиопов. Античные авторы сходятся на том, что «великолепие египетского лагеря не поддается описанию», и дружно обходят его чудеса молчанием. Впрочем, Клеопатра была не единственной женщиной, стремившейся очаровать нового героя. «Цари искали встречи с ним [Антонием], а их жены, соперничавшие друг с другом красотой и дорогими подарками, готовы были пожертвовать своей честью ради его услады». Клеопатра оказалась самой изобретательной и щедрой из них. Шестилетний Цезарион на этот раз остался дома.

Плутарх отдает должное «неотразимым чарам» и «дару убеждения» царицы, но только Аппиан задумывается о том, что в действительности происходило в Фарсале. Какими словами оправдывалась Клеопатра? Она палец о палец не ударила, чтобы отомстить убийцам Цезаря, зато поддержала Долабеллу, предполагаемого заговорщика и человека, из-за которого Антоний развелся с женой. Удивительная преданность, не правда ли? Однако царица и не думала унижать себя многословными оправданиями. Вместо этого она с надменным видом перечислила собственные заслуги перед Антонием и Октавианом. Да, Клеопатра действительно поддержала Долабеллу. И продолжала бы поддерживать, если бы не шторм; она сама распоряжалась сбором припасов и снаряжала флот. Зато Кассий так и не получил от нее помощи. Царица не испугалась угроз, не позволила заманить себя в ловушку и довела бы дело до конца, если бы шторм не разметал ее корабли. Лишь тяжелый недуг помешал ей снарядить флот заново. Когда Клеопатра оправилась от болезни, Марк Антоний уже победил при Филиппах. Египтянка держалась невозмутимо, вела беседу легко и непринужденно, и была – как Антоний мог убедиться еще во время ее первого появления в образе Афродиты – просто безупречна.