Клеопатра

Очевидно одно: Клеопатра не пожелала выступить на чьей-либо стороне и дождалась сообщения о решительной битве, состоявшейся 2 октября при Филиппах. Кассий погиб в сражении, Брут покончил с собой. Роль Антония в этом сражении была значительнее роли Октавиана. Лепид тем временем увяз в Риме, став игрушкой в руках супруги Антония, властолюбивой Фульвии. Власть теперь фактически делили между собой Октавиан и Антоний. Октавиан вернулся в Италию, чтоб обеспечить землей ветеранов. Антоний отправился в поездку по Востоку с целью собрать средства для армии. В самом деле, понадобились немалые суммы, чтоб удовлетворить аппетиты распускаемого войска, а также оплатить услуги тех, кто оставался еще в строю. Думал Антоний, несомненно, и о финансировании собственных политических начинаний.

В эту зиму 42–41 года Клеопатра поняла, что пути ее и Антония пересекутся. Кто думает о деньгах, тот не может не вспомнить про Египет. Клеопатра ждет Антония, исполненная спокойствия. Она вела свое судно правильным курсом. Ни разу не выступила она на стороне Кассия, даже тогда, когда тот ей всерьез угрожал. Вместе с тем ее связи с Долабеллой, оказанное ему содействие, попытка отправить флот на помощь Антонию были всем известны. Кто ж виноват, что всякий раз обстоятельства препятствовали оказанию помощи? Ей, единственной из венценосцев Востока, удалось удержаться в стороне от республиканской партии. Более того, теперь, когда цезарианцы победили, Октавиана, возможно, будет раздражать существование Цезариона. Значит, не было никакой ошибки в том, что Долабелла признал Цезаря отцом ребенка как бы от имени Антония.

В невероятных хитросплетениях тех лет Клеопатра преуспела в своих маневрах, в то время как даже такая старая лиса, как Цицерон, угодил в капкан. Дело тут вовсе не в женской изворотливости, как полагают иные, дело в дипломатии, в искуснейшей дипломатической игре. Впрочем, не только таким образом упрочила свое будущее Клеопатра. Цезарион, который был ей так нужен при Цезаре, теперь мешал держать равновесие между двумя претендентами на высшую власть. Она как бы обречена выбрать Антония в ущерб Октавиану. Но выбор, кажется, не так уж плох. Актоний, которому исполнился сорок один год, куда здоровее своего юного соперника. Он неподражаем на поле битвы. Он собирает урожай войны. Клеопатра знает, как ей следует взяться за дело. Лазутчики Клеопатры, уже давно доносящие ей о вкусах и привычках властителей Рима, хоть и не пользуются при этом лексикой Плутарха, сообщают ей примерно то же, о чем напишет впоследствии историк: цари, владыки и князья Востока собирались у дверей Антония, готовые расточать ему знаки внимания, «царицы наперебой старались снискать его благосклонность богатыми дарами и собственной красотою» [31]. Но здесь Клеопатра конкуренции не боится, тем более что у нее было время хорошенько подготовиться, да и Антония она знает давным-давно.

Глава III Венера нисходит в Тарс

Поездка Антония по Востоку пришлась на весну и лето 41 года. То было время неистовых увеселений. Шествующие впереди него женщины одевались нимфами и вакханками, мужчины — сатирами и фавнами. Чтоб достойно приветствовать победоносного полководца Антония, Малая Азия отождествила его с Дионисом, или, если угодно, с Вакхом, богом вина, досуга и наслаждений. По крайней мере в приветственных речах постоянно звучала эта тема. Нам и здесь не обойтись без Плутарха: «Всякие там кифареды Анаксеноры, флейтисты Ксуты, плясуны Метродоры и целая свора разных азиатских музыкантов, наглостью и гнусным шутовством далеко превосходившие чумной сброд, привезенный из Италии, наводнили и заполнили двор Антония и все настроили на свой лад, всех увлекли за собою — это было совершенно невыносимо! Вся Азия» точно город в знаменитых стихах Софокла, была полна

Курения сладких, песнопений, слез [32].

Это шествие, обозначающее свой путь оргиями, не в состоянии было заслонить собой другого шествия — более будничного, состоящего из сборщиков податей, опустошающих сундуки, налагающих руку на все ценное, подлежащее продаже, возможное к употреблению. Нелепость пьяного разгула переплетается со злоупотреблениями. Есть данные, свидетельствующие о том, что Антоний велел дважды собрать налог со всей Малой Азии. Случилось также, что он из пустой прихоти подарил повару дом зажиточного горожанина, поскольку тот сумел ему угодить. Впрочем, Плутарх склонен преуменьшить здесь вину Антония. Вот что он говорит:

«Почти ни о чем, что творилось вокруг, он просто не знал — не столько по легкомыслию, сколько по чрезмерному добродушию, слепо доверяя окружающим. Вообще он был простак и тяжелодум и поэтому долго не замечал своих ошибок, но раз заметив и постигнув, бурно раскаивался, горячо винился перед теми, кого обидел, и уже не знал удержу ни в воздаяниях, ни в карах» [33].