Клеопатра

Как это случилось, я не знаю, но стрела попала в спящего льва, и, как вспышка света из глубины тучи, он выпрыгнул из укрытия и встал перед нами с топорщившейся гривой, желтыми пылающими глазами и торчащей в боку стрелой. Лев в ярости взревел так, что земля содрогнулась.

– Стреляй из лука, – закричал я. – Стреляй или он сейчас прыгнет!

Но храбрость покинула сердце хвастуна, от страха у него отвисла челюсть, пальцы его разжались, и лук упал на землю. А потом он с криком развернулся и побежал обратно, оставив льва прямо передо мной. Но пока я стоял в ожидании своей участи (а, окаменев от испуга, я был уверен, что убежать мне все равно не удастся), лев вдруг припал к земле и, не отходя ни на шаг в сторону, одним гигантским прыжком перепрыгнул через меня, даже не прикоснувшись. Опустившись на землю, он прыгнул на спину хвастуна и так ударил его огромной лапой по голове, что та разлетелась, как яйцо, брошенное на камень. Юноша упал замертво, а лев встал над ним и заревел. Тут меня охватил такой ужас, что я, не помня себя, поднял копье и закричал. Когда я закричал, лев поднялся надо мной во весь свой огромный рост, так что его голова оказалась выше моей. Он занес надо мной лапу, но я, собрав все силы, вонзил широкое копье ему в горло. От боли он немного отпрянул, поэтому его удар не достал меня и его жуткие когти лишь поцарапали мне кожу. С копьем в шее он падал на спину, потом быстро перевернулся и подпрыгнул в воздух на два человеческих роста, схватившись за копье передними лапами и колотя по нему. Я в ужасе наблюдал, как он дважды подпрыгнул и оба раза упал на спину. Потом силы покинули его вместе с хлещущей багровой кровью и, взревев, как бык, он умер. А я, всего лишь юноша, не шевелился от ужаса, хотя бояться было уже нечего.

Пока я стоял и смотрел на труп того несчастного, кто надо мной насмехался, и на мертвого льва, ко мне подбежала женщина, та самая Атуа, которая, хоть я тогда этого и не знал, отдала на смерть своего родного внука. Она славилась искусством врачевания и собирала на берегу лекарственные травы, в которых прекрасно разбиралась, не зная того, что рядом был лев (дело в том, что львы почти никогда не заходят на возделанную землю и чаще всего встречаются в пустыне и в Ливийских горах). Она издалека видела, как из зарослей выскочил лев и какой-то мужчина его убил. Приблизившись и узнав меня, она поклонилась и приветствовала меня, назвав наследником царей, достойным самых высоких почестей, любимым избранником божественной триады и даже фараоном, фараоном – избавителем Египта!

Но я, полагая, что страх помутил ей разум, спросил у нее, о чем она говорит.

– Я всего лишь убил льва, это что, такой великий подвиг? – спросил я. – Об этом стоит говорить? Есть люди, и раньше были охотники, которые убили множество львов. Разве божественный Аменхотеп, вступивший в царство Осириса, не убил собственными руками больше ста львов? Разве об этом не написано на скарабее, который висит в покоях моего отца? И ты об этом знаешь. И разве он один такой? Почему же ты так говоришь и чем восхищаешься, о глупая женщина?

Все это я говорил очень удивленно, потому что по молодости склонен был воспринимать убийство льва как нечто несущественное, не заслуживающее внимания. Но она не прекращала славословить и называть меня именами настолько великими, что рука не поднимается здесь их упоминать.