Клеопатра

– Ты будешь жить! – воскликнула она, падая на колени рядом с моим ложем. – Ты живой… А я так боялась, думала, тебя уже нет! Ты вернулся ко мне! О, что же я говорю? Какая же я глупая! Это все оттого, что я так много ночей провела у твоего ложа! Нет, не говори ничего, Гармахис, тебе нельзя говорить. Спи, набирайся сил, тебе нужен покой. Больше ни слова, я приказываю тебе, слышишь? Где зелье, которое оставил этот длиннобородый болван лекарь? Нет, не надо никакого зелья! Все, Гармахис, спи. Спи! – Она приблизилась ко мне, положила свою прохладную ладонь мне на лоб, повторяя шепотом: – Спи! Спи!

Когда я проснулся, она все так же была рядом со мной, только сквозь окно лился утренний свет. Она сидела, подогнув колени, ее ладонь лежала у меня на лбу, а голова, вся в волнах курчавых волос, покоилась на вытянутой руке.

– Хармиона, – прошептал я. – Я заснул?

Она сразу проснулась, будто и не спала вовсе, и нежно посмотрела на меня.

– Да, ты заснул, Гармахис.

– Как долго я спал?

– Девять часов.

– И ты все эти целых девять часов провела здесь, рядом со мной?

– Ну и что? Пустяки, я ведь тоже спала… Я испугалась, что разбужу тебя, если пошевелюсь.

– Иди к себе и отдохни, – попросил я. – Мне стыдно за то, что ты так измучилась. Иди к себе и отдохни, Хармиона!

– Не беспокойся обо мне, – ответила она. – Я пришлю к тебе раба. Отдыхай. Если будет нужно, он разбудит меня. Я сплю там, в соседней комнате. Я ухожу… – Она хотела встать, но ноги ее так затекли, что вместо того, чтобы подняться, она тут же упала на пол.

Я не могу передать, до чего мне стало жалко ее, каким стыдом наполнилось мое сердце, когда я это увидел. Но увы, я не мог пошевелиться, не то что помочь ей.

– Ничего, ерунда, – сказала она. – Я просто оступилась. Сейчас я уйду! – Она встала, но опять упала на пол… – Какая я неуклюжая! Что же это? Наверное, я все еще сплю. Ну вот, наконец-то… Я пришлю раба. – И она, покачиваясь, поковыляла к двери, как человек, выпивший слишком много вина.

А потом я снова заснул, ибо был очень слаб. Когда проснулся, был уже день. Мне вдруг очень захотелось есть, и Хармиона принесла мне еду.

Я все съел.

– Наверное, я не умру, – сказал я.

– Нет, – ответила она, тряхнув головой. – Ты будешь жить. Сказать по правде, я только зря на тебя потратила свою жалость.

– Твоя жалость спасла мне жизнь, – устало промолвил я, ибо вспомнил все, что слышал.

– Пустяки, – беззаботно ответила она. – В конце концов, ведь ты мой двоюродный брат. Да я и люблю ухаживать за больными… Этим-то и должны заниматься женщины. Я бы точно так же ухаживала за любым рабом. Но теперь, когда опасность миновала, я оставлю тебя.

– Было бы лучше, если бы ты позволила мне умереть, Хармиона, – сказал я, подумав, – ибо жизнь для меня теперь превратится в нескончаемый позор. Скажи, когда Клеопатра отплывает в Киликию?

– Она отправляется через двадцать дней. И собирается плыть с таким блеском, с такой роскошью, каких еще не видели в Египте. Скажу тебе честно, я даже не знаю, где она нашла средства на такое великолепие, разве что крестьяне по всей стране собрали урожай из чистого золота.

Я, прекрасно знавший источник этого богатства, в ответ лишь бессильно застонал от мýки.

– Ты тоже плывешь с ней, Хармиона? – спросил я наконец.

– Да, я и все придворные. И ты… Ты тоже будешь ее сопровождать.

– Я? Нет, я-то ей зачем?

– Потому что ты раб Клеопатры и должен идти в золотых цепях за ее колесницей, потому что она боится оставлять тебя здесь, в Кемете, а главное – потому что так она пожелала, и этого для нее достаточно.

– Хармиона, а я не могу бежать?

– Бежать? Ты, обессиленный, едва живой? Сможешь ли ты бежать? Когда ты был в беспамятстве, тебя и то стерегли множество стражей, а теперь стража будет вдвойне внимательна. Но даже если бы ты убежал, где бы ты скрылся? В Египте каждый честный человек плюнет тебе в лицо с презрением!

Снова стон вырвался из моей груди. И я был так слаб, что слезы выступили у меня на глазах и покатились по щекам.

– Не плачь! – воскликнула она и отвернула лицо. – Будь мужчиной, ты должен мужественно перенести невзгоды. Ты сам посеял семена, а теперь настала пора жатвы. Но после сбора урожая воды Нила поднимаются, смывают отгнившие корни, уносят их, и снова наступает пора сева. Быть может, там, в Киликии, если к тебе вернутся прежние силы, найдется какой-нибудь способ бежать… Если, конечно, ты сможешь жить, не видя улыбку Клеопатры. Тебе придется поселиться где-нибудь подальше от Египта, пока все эти события не забудутся. Теперь же я выполнила свой долг, так что прощай! Я буду иногда приходить к тебе, проверять, чтобы ты ни в чем не нуждался.