Клеопатра

Вероника, должно быть, первой из Птолемеев изучила египетские наречия. Клеопатра, вслед за сестрой, обнаружила ещё большие способности к овладению многими языками и диалектами, на которых говорили эфиопы, сирийцы, арабы, иудеи, армяне... Любимое чтение Вероники было вовсе не то, какое одобрили бы александрийские интеллектуалы, утончённые поэты и филологи. Она любила перечитывать «Эфиопику» Гелиодора, «Историю Апполония Тирского», Ямвлихову «Повесть о Родане и Синониде»... Подобное чтение считалось в Мусейоне совершенно пошлым, вульгарным, пригодным для вкусов жены какого-нибудь богатого торговца из Брухиона... Но Маргарите тоже понравилось такое чтение. Вероника не таилась от неё... В покоях Вероники было много красивых вещей, которые потом перешли к Маргарите. Она особенно любила с детства пузатый смешной сосуд, горлышко которого было сделано как-то в виде смеющихся лиц Исиды и Сераписа, а ещё — понтийскую чашу с бегущими оленями, и ещё — кубок — светлая коричневость с узором, и ещё — большую кружку, обычно стоявшую на столе в мастерской Деметрия, на дне кружки была процарапана лёгкая, вьющаяся кривовато надпись: «Деметрий любит Веронику». Эти процарапанные греческие буковки Маргарита корябала детски ноготками и смеялась... В детстве было много смеха... Взрослая Клеопатра велела поставить в своих покоях и старинный египетский трон с подлокотниками в виде лежащих львов. На этом троне Вероника сиживала вместе с Деметрием. Глядя на это тронное кресло в разные свои возрасты, Клеопатра-Маргарита испытывала разные чувства: душевную боль, грусть, печаль тяжёлую, веселье, которое доставляют воспоминания о светлом детстве... Уже совсем взрослая, не такая молодая, Клеопатра вдруг просыпалась ночью, когда спала одна, и странно ощущала, будто её уже немного отёчная женская рука преобразилась чудом в эту тоненькую детскую ручку, и милые Вероникины пальцы крепко ухватили эту ручку, идут Афродизии, дни, посвящённые богине любви, богиня, чуть косоглазая, глядит статуей, изваянной Деметрием, нагая, сверху вниз на маленькую девочку... Нежный голос Вероники говорит кому-то из служанок, что надо принести в жертву богине голубей и поднести жрицам покрывала и грудные повязки...

В большом зале, словно бы окаймлённом стройными колоннами, устланном коврами, Вероника устраивала собрания поэтов. Подавалось лёгкое вино, к тому же и разбавленное водой, калёные орехи, прочие сласти... Рассаживались на коврах, опять же на восточный лад, жёны и дочери александрийской знати, Деметрий, Филодем, Петрос Лукас — те, с кем Вероника любила проводить вечера. Заводился неспешный разговор о стихах. Когда Кама и Маргарита подросли, Вероника позволила им бывать на её вечерах. Потом Кама решила для себя, что всё это слишком просто и ничего выдающегося не заключается в этом... Она говорила Маргарите:

   — Все настоящие поэты жили прежде! Феокрит, Каллимах, Эринна... Теперь таких настоящих поэтов нет, и никогда уже их не будет!

Маргарите странным казалось такое суждение, но вовсе не потому, что звучало безапелляционно, а просто потому что не понимала, почему это может быть важно: какие поэты очень хороши, а какие — не очень! Ей бывало хорошо, если стихи вызывали у неё чувство грусти, или чувство радости... Впрочем, её занимало то, что были женщины, посвящавшие стихам всю свою жизнь... Сафо, Коринна, Праксилла, Анита, Эринна, Миро, Миртида, Носсида...

На Вероникиных вечерах не принято было читать стихи поэтов прежних времён; читали свои стихи, поочерёдно, по кругу. Поочерёдно же высказывали мнение о прочитанном. Петрос Лукас, которого почитал как поэта Деметрий, читал с пафосом, простирая вперёд правую руку, седоватые волосы клочьями какими-то спадали на лоб, глаза смотрели трагически чрезмерно, рот широко раскрывался...

   — Ночь над землёй

Моя Александрия

Закатного солнца красный покров

Дайте мне взглянуть на это мёртвое тело

Эти глаза родились давно

Мухи отлетают прочь

Смерть озаряет лицо трупа вечностью...[28]

Маргариту занимало, о чьём мёртвом теле идёт речь, но почему-то она никого не спросила. Возможная влюблённость поэта в мёртвую женщину делала его для Маргариты пугающим...

Самым талантливым в кружке Вероники считался выходец из Палестины Филодем. Кама говорила, что это правильно. Филодем одевался в широкие хитоны, подпоясывая их серебряным пояском. Маргарите также нравились стихи Филодема, лёгкие, они пробуждали желание жить, часто он посвящал стихи женщинам, воспевая их красоту и дружески иронизируя, иные его стихи посвящались продажным женщинам, и он читал эти стихи, не стесняясь. Царевне минуло уже тринадцать с половиной лет, когда на одном из собраний он обратился к ней с такими строками:

   — В почке таится ещё твоё лето. Ещё не темнеет

Девственных чар виноград. Но начинают уже