Клеопатра

   — Я ничего не знаю, царица. Гармахис погиб!

   — Хорошо, что он погиб, Хармиона, — с ним плохо шутить! Он служил моим целям, но я не любила его и даже теперь боюсь его. Мне часто кажется, что я слышу его голос, приказывающий мне бежать, как во время боя при Акциуме. Благодарение богам, если он погиб.

Слушая её, я собрал всю силу и, благодаря моему искусству, набросил тень моего духа на дух Клеопатры, так что она почувствовала присутствие погибшего Гармахиса.

   — Что это такое? — произнесла она. — Клянусь Сераписом, мой страх возрастает. Мне кажется, я чувствую Гармахиса! Воспоминание о нём окружает меня, как поток воды, хотя он умер десять лет тому назад. И теперь даже, в такие часы!

   — Нет, царица, — ответил я, — если он умер, то он повсюду, и теперь, когда близится час твоей смерти, его дух приблизился и приветствует тебя на пороге смерти!

   — Не говори этого, Олимп! Я не хотела бы увидеть Гармахиса, счёты наши очень тяжелы, и за пределами земли, в другом мире, мы, может быть, сочтёмся! Ах, мой страх пропал! Просто я расстроена! Эта глупая история помогла нам скоротать тяжёлые часы, часы перед смертью. Спой мне, Хармиона, спой, у тебя такой нежный голос, он смягчит мою душу перед вечным сном! Воспоминание об этом Гармахисе расстроило меня! Спой мне, Хармиона, спой последнюю песню, которую я услышу из твоих уст, последнюю песню на земле!

   — Печальный час для пения, царица! — возразила Хармиона, но послушно взяла арфу и запела.

«Я проливаю горькие слёзы по моей усопшей госпоже, — пела Хармиона низким, приятным голосом, — жгучие слёзы и тихие жалобы шлю я в гробницу за ней, во мрак и тишину могилы! Эти слёзы и рыдания — память горячей любви к моей госпоже и подруге! Пусть мои песни, пусть мои слёзы будут нетленным даром моим дорогой усопшей! Моя любовь, ты ушла от меня и обратилась в прах! О мать, земля сырая! На груди своей ты успокой мятежный дух усопшей! Усыпи её вековечным сном!»

Её нежный голос тихо замер, и с последней нотой песни и Ира начала горько рыдать, светлые слёзы стояли в потемневших глазах Клеопатры. Только я не плакал. Мои слёзы иссякли.

   — Печальная песня, Хармиона! — произнесла царица. — Ты сказала, что теперь печальный час для пения! Спой надо мной, прошу тебя, когда я буду лежать мёртвая! Теперь довольно музыки! Пора кончать! Олимп, возьми тот пергамент и пиши, что я буду говорить.

Я взял пергамент, трость и написал по-римски:

«Клеопатра — Октавию привет!

Такова участь жизни. Наступает час, когда мы, не в силах переносить несчастий, подавляющих нас, сбрасываем телесную оболочку и летим в вечный мрак забвения! Цезарь, ты победил! Возьми трофеи победы! Но Клеопатра не пойдёт в твоём триумфе. Когда всё потеряно, мы должны идти за погибшими. Такое решение принимает смелое сердце, затерявшись в пустыне отчаяния! Клеопатра была славна и велика! Рабы живут и терпят горе, великие мира сего идут твёрдой стопой и, покидая ворота скорби, вступают в обители смерти! Одного только просит египтянка у цезаря — позволить ей лечь в могилу рядом с Антонием! Прощай!»

Я кончил. Приложив печать, Клеопатра велела мне найти посла, отослать письмо цезарю и вернуться. У дверей гробницы я позвал солдата и, дав ему монету, велел снести письмо цезарю, а вернувшись, нашёл всех трёх женщин, стоявших молча. Клеопатра была в объятиях Иры; Хармиона в стороне наблюдала за ними.

   — Если ты решила умереть, царица, — сказал я, — то времени осталось немного, так как цезарь, верно, пошлёт к тебе своих слуг в ответ на письмо! — Я поставил на стол фиал с прозрачным и смертельным ядом. Клеопатра взяла его и долго смотрела на фиал.

   — Каким невинным он выглядит, этот яд! — сказала она. — А в нём моя смерть! Это странно!

   — Да, царица, и смерть ещё десяти человек! Не нужно пить его много!

   — Боюсь, — прошептала она, — кто знает, умру ли я сейчас? Я видела столько людей, умиравших от яда, и почти ни один из них не умер сразу. А некоторые... Я не могу даже вспомнить о нём!

   — Не бойся, — сказал я, — я — мастер своего дела. Если ты боишься, брось этот яд и живи! Может быть, ты найдёшь счастье в Риме? Ты пойдёшь в Рим за колесницей цезаря, и жестокосердные римлянки будут смеяться под музыку твоих золотых цепей!

Нет, я хочу умереть, Олимп! О, если бы кто-нибудь указал мне дорогу! — произнесла Клеопатра.

Тогда Ира подошла ко мне и протянула руку.

   —  Дай мне яду, врач, — сказала она, — я хочу приготовить путь для моей царицы!

   — Хорошо, — отвечал я, — да падёт это на твою голову!

Я отлил яд из фиала в маленький золотой кубок. Ира встала, низко присела перед Клеопатрой, поцеловала в лоб её и Хармиону, затем, не помолившись — она была гречанка, — выпила яд, схватилась руками за голову, упала и умерла.

   — Ты видишь, — сказал я, — это скоро!

   — Да. Олимп, твой яд хорош! Дай мне, я хочу пить! Наполни кубок, чтобы Ира недолго ждала меня у ворот смерти!

Я исполнил её желание, но, делая вид, что мою кубок, подмешал немного воды в яд, не желая, чтобы она умерла, не узнав меня.

Тогда царственная Клеопатра, держа кубок в руке, подняла свои чудные глаза к небу.