Клеопатра

Однако Октавиан не слишком к ним прислушивался: уж очень соблазнительным казался ему последний золотой куш, остававшийся на Востоке после того, как римляне полтора века назад подчинили себе эти земли, — сокровища Египта; тем более что после «Дарений» Антония царица весьма значительно пополнила свою казну. Посетив Афины, где ему оказали такие же почести, каких недавно удостоился Антоний, Октавиан (опять-таки как до него Антоний) принял посвящение в элевсинские мистерии и затем двинулся в Азию. Его повсюду встречали радостными приветствиями; те самые цари, которые на Самосе, год назад, простирались ниц перед Антонием и Клеопатрой, теперь гнули спины перед ним. Даже Сирия не была уже надежным оплотом Антония; что же касается Ирода, то он, по слухам, вступил в переговоры с Октавианом.

То, что тогда происходило, было не новой войной, а последним туром запутанной и грязной игры между Римом и Египтом — игры, которая началась сто пятьдесят лет назад и в ходе которой Пузырь, Шкваржа, Сын потаскухи, Стручечник и Флейтист пытались, каждый по-своему, противостоять алчности Рима.

* * *

Царица приняла брошенный ей вызов и ответила на него наилучшим образом: решила покинуть Египет и обосноваться в том самом месте, где Александр прервал свой поход, — в Индии, куда она доберется морем.

В результате она не только станет владычицей мирового круга, но и завладеет пряжкой времени. Перенеся в те края власть, добытую в походах Александра, она тем самым замкнет пояс Истории — и благодаря ей, Клеопатре, на этой крайней оконечности Востока восторжествует, наконец, греческая идея универсализма.

Итак, несчастье вернуло Клеопатру к ней самой, прежней: она увидела в нем знамение богов, указующее на то, что ей следует достичь крайних пределов Вселенной, подняться на еще неведомые высоты Величия. И в эту осень, которая окажется для нее последней, она вновь становится той отважной авантюристкой, которая когда-то насмехалась над «змеиным выводком», презирала тяготы изгнания, раскрывала все направленные против нее заговоры, терпеливо переносила свои горести и страхи — без слезинки, без крика. Она вновь готова прожить тысячу жизней, забыв те, что уже прожила; вновь обрела пыл своей юности. И сейчас, когда море теряет свой летний блеск и приобретает серый оттенок, она, уже почти сорокалетняя, с иссушенной беременностями утробой, не побоялась бы вновь пересечь пустыню на верблюде или ночью обогнуть в рыбачьей лодке Фаросский маяк, чтобы неожиданно предстать перед победителем.

Решилась ли она наконец расстаться с Антонием? Их разлука не требует от нее смирения или мужества: ведь царица знает, что он уже не может вернуться в Рим и что она навсегда избавилась от «другой женщины». Поэтому мелочная ревность, которая ослепляла ее на протяжении долгих девяти лет, улетучилась; и Клеопатра снова стала такой, какой была всегда: к ней вернулись воля, энергия, воображение и, главное, энтузиазм, в подлинном смысле этого слова; ибо теперь, когда мечта внезапно позвала ее в Индию, она ощущает, что в ней воплотился ее бог, Дионис Владыка далеких земель: как и он, она будет странствовать по всему миру, ничего не боясь, — ведь он защитит ее, раздвинет для нее все пределы и поможет достичь Прекрасной Цели. Что же до Октавиана, то сколько бы он ни прославлял своего Аполлона на улицах Рима или Афин, его бог все равно ничего не знает о страждущих, бессилен им помочь: только Дионис, Поэт и Весельчак, способен освободить людей от цепей скорби, от бремени неудач; без созидательной энергии Великого Безумца Вселенная погибнет.

И даже если, в момент расставания с Антонием, царица поняла, что ее любимый никогда не сможет стать долгожданным Спасителем, это ее не обескуражило: она, она сама является богиней, а не только царицей; она была и останется Новой Исидой; и именно она завершит незаконченное дело Александра, Цезаря и Антония. Отважится на то, на что никто прежде не отваживался: оставит Египет и двинется на Восток. По морю.

* * *

У нее есть все, чтобы добиться успеха: корабли; люди, которые знают ветры и береговые линии, звезды и числа (наблюдая за небом, они сумеют точно определить местоположение судна, вычислить расстояния); наконец, ей давно известен секрет свободы: море — такое же круглое, как земля.

В Мусейоне до сих пор хранятся сведения обо всех морских экспедициях на Восток, начиная с экспедиций Евдокса, осуществленных восемьдесят лет назад, настолько дорогостоящих, что о них до сих пор вспоминают в счетной палате дворца.

Чиновникам, упрекавшим его в том, что он промотал деньги фараона, Евдокс в свое время ответил, что наука не имеет цены; и Все ученые Александрии его поддержали, потому что он первым из навигаторов понял: океан, отделяющий Африку от Индии, подчиняется режиму меняющих направление ветров, которым арабы дали имя маусим, «сезоны путешествий», — муссонов.