Клеопатра

Среди дюн появился какой-то человек. Это был сопровождавший Помпея раб, которому чудом удалось уцелеть. Он подтащил труп к берегу, омыл его морской водой, стянул с плеч свою бедную· рубаку и кое-как обернул ею тело; потом заметил в нескольких, шагах от себя остатки выброшенного на берег баркаса, разломал его на куски, сложил некое подобие погребального костра и сумел его поджечь. Однако плавень горит плохо, и прошел весь следующий день, прежде чем огонь поглотил останки завоевателя.

Занесло ли сюда Помпея случайными ветрами? Или он хотел просить помощи у ребенка-царя, чьим опекуном сенат несколько месяцев назад назначил именно его, Помпея? Ясно одно: после сокрушительного поражения, которое Цезарь нанес ему в Фессалии, Помпея мог спасти только Египет. Помпей ни минуты не сомневался в преданности ему юного Птолемея — впрочем, он давно уже ни в чем не сомневался. Так, при Фарсале, за шесть недель до своей смерти, он был настолько уверен, что победит — имея сорок пять тысяч пехотинцев против двадцати двух тысяч пехотинцев Цезаря и семь тысяч всадников против какой-то жалкой тысячи всадников, которыми обладал его противник, — что, прежде чем переходить в наступление, устроил в своем лагере грандиозный банкет. И тем не менее Цезарь его победил: он убил пятнадцать тысяч помпеянцев, потери же убитыми в его собственных рядах исчислялись, как ни странно, всего двумя сотнями человек. Помпей постыдно бежал; и когда победитель захватил его лагерь, он увидел столы, украшенные свежими цветами, нетронутые блюда, кувшины и бокалы, наполненные вином, — как будто пиршество приготовили для призраков.

Едва ли поколебленный в своем неистощимом самодовольстве и по-прежнему смотревший на мир сквозь прищур своих маленьких поросячьих глаз Помпей посадил свое воинство на корабли и взял курс на Египет; и даже когда уже можно было различить вдали египетскую армию и флот, когда его жена Корнелия заподозрила ловушку и сам он почуял неладное, он все-таки быстро отбросил неуместные сомнения: разве он не был Великим Помпеем, победителем Африки и Востока, полководцем, удостоенным трех триумфов (причем последний из них обозначался как триумф de orbe terrarum, «над всем кругом обитаемых земель»), человеком, который во времена Каталины сумел одним щелчком опрокинуть Римскую республику? Судя по всему, он и сейчас остается владыкой мира, единственным достойным соперником Александра; он оказывает огромную честь Египту, нанося визит своему тринадцатилетнему воспитаннику, который вообще ничем еще себя не проявил, этому юнцу, чей пепел давно бы развеяли по ветру, если бы он, Великий Помпей, по своей щедрости не приютил у себя в доме, не кормил и не ублажал его лишившегося всех прав отца; и пусть этот жалкий царек, к тому же иностранец, только посмел подумать о том, чтобы поднять руку на римлянина…

Однако мальчик-царь даже не потрудился обнажить свой меч: он был фараоном, и для таких дел у него имелось достаточно исполнителей. Его главнокомандующий поступил вполне в духе Лагидов — нанес Помпею удар в спину, рукою наемника. Завершил начатое сам Ахилла, предварительно убедившись, что ему осталось только прикончить умирающего. Наконец, троица сочла, что молодому царю пора возвращаться к его делам, то есть к предстоящей схватке с сестрой. Очевидно, с ней собирались расправиться еще более впечатляющим образом.

* * *

Но Клеопатра так и не увидела неприятельской атаки; благодаря шпионам, которых она, следуя примеру Флейтиста, заслала в войско брата и в александрийский дворец, она очень скоро поняла, почему: после Фарсала Цезарь бросился в погоню за Помпеем; он снарядил небольшой флот, на кораблях которого разместил три тысячи двести легионеров и восемьсот всадников, и теперь со дня на день должен был появиться в александрийском порту. Это будет очень важный визит: и потому, прежде чем переходить в решающее наступление, трио предпочитало дождаться прибытия высокого гостя.

Приближение Цезаря и было единственной причиной, побудившей трех интриганов, которыми на сей раз верховодил Феодот, убить Помпея. Когда стало известно, что Цезарь спешит в Египет, члены тройственной группировки перессорились между собой; один склонялся к тому, чтобы встать на сторону Цезаря и отказать Помпею в пристанище; другой, напротив, считал, что они многим обязаны Помпею и потому должны устроить ему торжественную встречу.

Феодот, вероятно, решил, что ему представился шанс увековечить в истории свой риторический гений; во всяком случае, он использовал весь арсенал имевшихся у него в запасе стилистических средств — сбалансированную композицию, метафоры, синекдохи — и, несомненно, опьяненный собственным красноречием, долго и искусно доказывал евнуху, Ахилле и малолетнему царю, что, если они примут Помпея, Цезарь станет их смертельным врагом, если же выпроводят, Помпей им отомстит.