Клеопатра

Однако и сам Цезарь понимал все могущество коварства, знал силу молчания. Обретя союзницу в лице Клеопатры, которая тоже мастерски владела приемами этой игры, он выставлял напоказ свою беззаботность и казался человеком, полностью поддавшимся чарам царицы и обаянию Золотого города. Каждое утро, высвободившись из ее объятий, он отправлялся в Мусейон или в Библиотеку, разворачивал папирусы, слушал беседы ученых, задавал бесконечные вопросы и восхищался всем — гробницей Александра, долиной Муз, мраморными мостовыми, подземной сетью каналов и цистерн, снабжавшей город водой, архитектурой Маяка и арсеналов, удобствами двух портов. Эта комедия продолжалась целый месяц и не стоила ему никаких усилий, потому что Александрию он искренне любил; здесь ему постоянно приходили в голову новые идеи, например, по поводу реформы календаря, которую он хотел осуществить в Риме, или градостроительных работ в Вечном городе, которые он тоже давно планировал; а литературные и философские споры, и теперь не смолкавшие в Мусейоне, каждый день дарили ему новый стимул к жизни, возвращали его, даже в большей степени, чем тело царицы, к его молодости, к тому времени — почти тридцать лет назад, — когда он уехал на Родос, чтобы учиться риторике, и сочинял свои первые литературные опусы. Александрия освежала его, это очевидно, она пробуждала в нем пыл завоевателя. Тем не менее, встречаясь с мальчишкой-царем и с его зловещим евнухом, Цезарь сохранял видимость самой искренней дружбы; но дни шли, и атмосфера во дворце становилась все более удушливой.

Следует сказать, что в истории редко случались ситуации, когда столь многие противоречивые интересы оказывались сосредоточенными в одном месте. Связь царицы с Цезарем очень скоро пробудила унаследованную от предков хищническую натуру ее младшей сестры Арсинои, которой тогда было семнадцать лет. Зависть Арсинои просто бросалась в глаза, царевна могла в любой момент перейти во враждебный лагерь. Она ждала лишь подходящего случая и, может быть, как истинная представительница семьи Лагидов, уже планировала, с кем заключит союз и как потом уничтожит своего союзника; подобно всем другим главным участникам событий, Арсиноя имела собственный маленький двор. Юный царь, со своей стороны, не хотел шевельнуть и пальцем, не получив предварительно согласие евнуха и не снискав одобрение окружавшей его своры параситов[46] и патентованных льстецов. Цезарь своей железной рукой принуждал коррумпированный персонал дворца к неукоснительному соблюдению введенной им дисциплины. Что касается Клеопатры, то, хотя она жила под охраной римлян, у нее тоже были преданные советчики — из числа тех, кто не так давно имел мужество последовать за ней в пустыню.

Итак, запутанная сеть интриг сплеталась вокруг дворца. Любовники знали об этом, участвовали в этом, играли этим, но продолжали делать вид, будто ничего не замечают. Они даже устроили небывало роскошное пиршество, чтобы, как было сказано, отпраздновать восстановление гармонии в лоне царской семьи. В этом спектакле Цезарь превосходно сыграл выбранную им для себя роль мироустроителя: в конце банкета, со всей подобающей торжественностью, он объявил, что возвращает Арсиное и младшему из ее братьев трон Кипра (который в последние десять лет считался римской собственностью). Таким образом, благодушно закончил он, условия завещания Флейтиста будут не только соблюдены, но даже расширены в пользу Египта, и Птолемеи вновь обретут подобающий им блеск.

Виданное ли это дело, чтобы Волчица выпускала из пасти свою жертву? — негодовал евнух. И доказывал, что римлянин кормит их пустыми обещаниями: недаром в своей речи Цезарь подчеркнул, что для Арсинои и ее брата было бы лучше не отправляться немедленно на Кипр, а пока оставаться здесь, в Александрии, причем желательно во дворце… В том самом дворце, где он продолжал бесстыдно спать с их сестрой; а ей, между прочим, предстояло стать супругой законного наследника Флейтиста — согласно условиям того самого завещания, на которое Цезарь беспрестанно ссылался…

Чаша терпения евнуха и двух его приспешников переполнилась до краев, и, сохраняя на лицах любезные улыбки, они начали готовить заговор, к которому присоединилась и маленькая хищница Арсиноя, уже готовая зубами и когтями бороться за свою долю пирога.

Цезарь почуял, что обстановка накалилась; он вновь вызвал к себе юного Птолемея и вторично приказал ему расформировать царскую армию и как можно скорее отправить ее на восточную границу, где до сих пор держал оборону Ахилла. Цареныш обещал, но не выполнил своего обещания. Цезарь ничего не предпринимал, по-прежнему щеголял своей беззаботностью, но атмосфера под портиками у моря стала еще более зловещей.