Мятежники догадывались, что о заговоре известно, и опасались, что Цезарь отсрочит заседание. Децим Брут, которому диктатор доверял, отправился к Цезарю со следующими словами: «Ты и так слишком часто пренебрегал сенатом. Не стоит делать это сейчас, когда сенаторы согласились провозгласить тебя царем».
Гонимый честолюбием, Цезарь пренебрег советами жены и Клеопатры и вышел из дома. По дороге ему встретился гадатель, предупредивший его об опасности. «Почему не сбывается твое предсказание? – насмешливо спросил Цезарь. – Иды марта пришли, а я все еще жив». Прорицатель отвел глаза в сторону, потом посмотрел прямо на Цезаря и тихо произнес: «Пришли, но не прошли, Цезарь». Этим словам суждено было стать поговоркой.
Когда Цезарь подошел к самому входу в курию, один из его приверженцев передал ему маленький свиток папируса с сообщением о готовящемся покушении. «Немедленно прочти это, Цезарь, – сказал он, – и не показывай никому. Здесь написано о важном для тебя деле».
Судьба была не на стороне Цезаря. Множество просителей окружили его и отвлекли от записки. Он вошел в сенат, так и не развернув свитка. Антония, который, обладая огромной силой, смог бы остановить убийц, Децим Брут отвлек, задержав у самого входа в сенат.
Цезарь меду тем вошел в курию, и все встали, приветствуя его, всесильного диктатора. Несколько заговорщиков окружили кресло Цезаря. Один из них, Туллий Кимар, настойчиво стал просить вернуть из изгнания его брата. Цезарь отказал. Тогда Туллий схватил его за край тоги и сильно потянул. Это было сигналом остальным заговорщикам.
На диктатора бросились люди, выхватывая из-под плащей мечи. Каждый стремился нанести Цезарю хоть один удар. Тогда никто не смог бы потом утверждать, что не виновен в том, что случилось. В возникшей панике заговорщики нанесли раны и друг другу. Цезарь пытался скрыться, но везде ожидали направленные не него клинки. Из двадцати трех безжалостных ран смертельными были только две.
Молча стояли вокруг сенаторы, безучастно взирая на происходящее в зале. Они не смели ни сами вступиться за диктатора, ни позвать на помощь.
Обливаясь кровью, Цезарь упал к подножию статуи Помпея. Он смотрел в его каменные зрачки и понимал, что это расплата за все деяния.
Цезарь умирал, лежа в луже собственной крови. Марк Брут собирался произнести обращение к сенату, заготовленное заранее. Но, очнувшись от оцепенения, сенаторы бросились бежать, сея по городу страх и смятение.
«Предел жизни – это печаль. Ты утратишь все, что прежде было вокруг. Тебе будет принадлежать лишь пустота. Твое существование будет продолжаться, но ты не сможешь ничего сознавать. Возвестят день, но для тебя он не засияет никогда. Взойдет солнце, но ты будешь погружен в сон и неведение. Ты будешь испытывать жажду, хотя питье стоит рядом».
4. Кто ты, Октавиан?
Отъезд Клеопатры из Рима
Клеопатра понимала, что одной из причин смерти Цезаря была она, царица и возлюбленная. Убийц тревожила эта любовь, которая могла стать причиной того, что в будущем Клеопатра станет властительницей империи, столицей которой могла бы быть Александрия. Неужели действительно она, та, которая искренне любила, стала косвенной виновницей трагедии мартовских ид. Ведь они стали не только кончиной Цезаря, но и концом ее государственных интересов. Кто теперь поддержит молодую царицу, кто восстановит ее единовластие, кто поможет держать в руках непокорные узды власти?
Каким же приятным разочарованием для римских врагов Клеопатры было состоявшееся через два дня после кончины оглашение завещания диктатора.
Ни Клеопатру, ни Цезариона не упомянул Цезарь в этом документе. Это было своеобразным спасением для Клеопатры и ее сына, ведь теперь всем стало ясно, что они не претендуют на наследство Цезаря и что царица не имеет тех пороков, которые приписывали ей сплетни.
Народ Рима увидел, что добилась Клеопатра только того, чего хотели многие, – возобновления договора о дружбе Египта и Рима. Похвальная политика!
Сплетни поутихли, и только Цицерон продолжал преследовать царицу, следя за ее дальнейшей судьбой.
Только сын, маленькое воплощение Цезаря, согревал теперь ее сердце. Может быть, в это трудно поверить врагам, но она искренне плакала над телом своего возлюбленного. О, боги, она даже не могла, не имела права открыто высказать свою скорбь так, как это делала законная супруга Цезаря!