Мозаичные полы изумляли точностью, геометричностью и трехмерностью рисунка, природа изображалась неправдоподобно реалистично. А во время приемов вся эта красота исчезала под пышными коврами лилий и роз, которых сюда поставлялось с избытком. «В Египте, – расписывал один хроникер, – всегда можно найти и розы, и левкои, и любые другие цветы»[55]
[50]. Разбросанные охапками по полу, они напоминали о деревенском луге, правда, под конец пира замусоренном устричными раковинами, клешнями лобстеров и косточками от персиков. Нередко к приему заказывалось триста венков роз или столько же плетеных гирлянд. (Розы особенно ценились, так как считалось, что их запах помогает не пьянеть.) Парфюмерия и различные мази были александрийской «фишкой»; слуги опрыскивали публику коричными, кардамоновыми и бальзамическими ароматами, пока гостей развлекали музыканты или сказители. Благоухали не только столы, но и украшения, курильницы благовоний, подметки обуви. Тяжелые облака эфирных масел были обязательным сопровождением ужина. Также гости могли оценить и другую продукцию самых выдающихся местных ремесленников: серебряные чаши, кувшины, светильники. Выдувку стекла, недавнее эллинистическое изобретение, в Александрии, как всегда, начали совершенствовать и перестарались: местные стеклодувы придумали добавлять в свои изделия золото. Изящные многоцветные сосуды теснили серебряные блюда, плетеные корзинки, вырезанные из слоновой кости, украшенные драгоценными камнями кружки. Еда подавалась на золотой посуде; на одном из птолемеевских пиршеств «как говорили, одна только столовая утварь весила триста тонн» [51]. Все это демонстрировало и гибкость Клеопатры, и ее стремление быть первой. Когда александрийскую роскошь распробовали в Риме, царица египетская нашла новое наименование для своей вычурной посуды: золотые и серебряные столовые приборы тонкой работы отныне назывались «посудой на каждый день» [52].Одному из гостей ужин во дворце показался не столько угощением, сколько демонстрацией богатства. Он глазел на «позолоченный серебряный поднос (золото покрывало его толстым слоем), такой большой, что на нем поместилась огромная жареная свинья; она лежала навзничь и показывала брюхо, набитое лакомствами: в нем были вместе запечены дрозды, утки, множество жаворонков, яичные желтки, устрицы, морские гребешки» [53]. Обязательно подавали гусей, павлинов, устриц, морских ежей, осетров и кефалей – дары Средиземноморья. (Ложки были редкостью, вилок не было вообще. Ели руками.) Сладкие вина – лучшие привозились из Сирии и Ионии – источали аромат меда или граната. У нас нет свидетельств о том, как была одета Клеопатра на этих пиршествах [54], но мы знаем, что она носила много жемчуга, эквивалента сегодняшних бриллиантов. Длинные жемчужные нитки обвивались вокруг ее шеи и вплетались в ее волосы. Жемчугом были отделаны ее длинные, до лодыжек, туники. Богато окрашенные, сшитые из нежнейшего китайского шелка или тончайшего льна, они традиционно перехватывались поясом, или брошью, или лентой. Поверх туники надевалась прозрачная накидка, через которую просвечивали складки яркой ткани. На ногах Клеопатры красовались расшитые драгоценностями сандалии с узорчатыми подошвами. Гости Птолемеев, слывущих щедрейшими хозяевами в истории, возвращались домой, сгибаясь под тяжестью подарков. Нередко из дворца уходили с дорогой серебряной посудой, рабом, газелью, золотой козеткой или лошадью в серебряной сбруе. Излишества прославили род Птолемеев, и Клеопатра не собиралась дать этой славе померкнуть. Таковы были знаменитые ужины, где Цезарь с Клеопатрой «пировал до рассвета», о чем Светоний поведает миру позже [55].