Клетка

– Понятно, свободен. Только что обнаружен ваш брат, Михаил Ильич. Он мертв. Его тело пытались вывезти в лес охранники Шамирского, – Беркутов перевел взгляд на Сванидзе, – Может быть, теперь вы скажете правду, Сванидзе? Для вашей же пользы. Теперь вам уже никто, кроме вас самого, не поможет. Кстати, ваш брат уже тоже у нас.

– Тот был моложе. Он показал мне фотографию этого, – Сванидзе кивнул на Михаила, – Сказал, если, в случае чего, показать на него, тогда тот меня вытащит отсюда. И сказал, что Шамирский поможет. Мы ведь дачу его зятю строили, – Сванидзе угрюмо замолчал.

– Почему? Почему он так со мной? – Михаил покачал головой.

– Я думаю, вы бы никуда не уехали, Михаил Ильич. На вас повесили бы и покушение на Зотова и убийство Кисловых. А потом, с вас, мертвого, какой спрос? Вот такая братская любовь.

Беркутову было жалко смотреть на сгорбившегося на стуле Судняка. Михаил Ильич был слабым и полностью подчинил себя воле своего брата. Но это его не оправдывало ни перед законом, ни перед ним самим. И он это понимал.

Глава 45

Светлана суетилась, собирая на стол, и изредка поглядывала на сидящую безучастно Катю. Она ее не понимала. Не понимала с того первого дня, как приехали в город. Нет, пожалуй, она ее не понимала никогда. Как можно заставлять страдать близких ей людей? По словам самой Кати, она любила мать. И сестренку. До такой степени, что решилась уехать из дома, будучи беременной, только бы маме не было за нее стыдно. И не было «дурного» примера для сестры. Светлана думала, что Катя такое оправдание своего бегства придумала для себя. Истинная причина была в Роговцеве. Этого от него она сбежала, это его она боялась. Его решения, благородного, но неправильного. Не хотела Катя, чтобы Матвей из-за нее судьбу свою сломал, вот так она его любила. А о себе подумала во вторую очередь. А о ребенке не подумала вовсе. Так понимала ее Светлана. Она бы…

Она никогда не оказалась бы на Катином месте. Потому, что была бесплодна. Даже молитвы и отвары Агафьи ничем ей не помогли. «Значит, у Бога на тебя другие планы, девочка», – сказала ей Агафья, когда ей исполнился двадцать один год. И стала учить ее не только составлять травяные сборы. День, когда Светлана почувствовала силу своих рук, она не забудет никогда. И рассказывать об этом кому бы то ни было нельзя. Агафья, с которой она попыталась поделиться, сразу ее остановила. «Ты прошла посвящение. Никогда не рассказывай об этом никому. Береги силу», – Агафья улыбнулась. С тех пор Светлана так и лечит больных – руками, да мыслями.

– Катя, очнись, что ты, как не живая? Помоги вот, нарежь, – Светлана положила перед Катей доску, нож и сыр.

– Я не очень хочу с ней встречаться, Света. Я вот сейчас подумала, на что я ей в ее устоявшейся жизни? Ведь теперь мы должны будем как-то общаться. А вдруг я не впишусь в ее мир?

– Не о том ты думаешь, Катюша! Что ты о себе ей расскажешь, вот, что важно!

– Да. Матвею вот рассказала, и что получилось? Одним страдающим человеком в этом городе больше стало. И мне и Арину заставлять страдать?

– А это уже как получится. Я думаю, тебе придется рассказать все. Она твоя сестра, она поймет, если ты попытаешься что-то скрыть или обмануть ее. Не начинай ваши отношения со лжи!

– Странно, но эти слова я впервые услышала от Матвея. Собственно, с этих слов все и началось. До этого мы были просто друзья. Однажды, провожая меня после концерта, сейчас уже даже не помню, какого, он просто задал мне вопрос, люблю ли я его. Заметив, что я собираюсь как-то увильнуть от прямого ответа, он произнес эту фразу: «Только не начинай наши отношения со лжи».

– И что ты ответила?

– Я просто кивнула головой. А он тут же меня поцеловал. Долго – долго. А я, как оказалось, давно ждала этого. Не нужна была мне дружба с ним никогда.

– Вот и Арине не нужна твоя ложь.

– Страшно… Лучше бы уехали!

– Значит, не лучше! Иди, открывай дверь, – сказала Светлана, услышав трель дверного звонка.

Катя торопливо поднялась, беспомощно посмотрела на Светлану и вышла из кухни.

Оказывается, так бывает, когда пропадает время. Когда не замечаешь, что уже сидишь в темноте и спохватываешься, что нужно нажать выключатель, потому, что не видно лица сестры. Лица, которое ты изучаешь, узнавая и не узнавая в ней ту маленькую девочку, умолявшую ее не уезжать. Эта девочка уже тогда предчувствовала беду. Беду, которая еще только была уготована ее старшей сестре. Если бы Катя тогда остановилась! Просто посмотрела бы внимательнее в Аришкины испуганные глаза, поняла бы, что она теряет, беда бы ее не догнала. И малыша она родила бы крепенького, сделав Аришку теткой в десять лет. И любили бы этого малыша все: и бабушка, и Аришка и она, его мама. И Матвей не смог бы не полюбить. Ведь он же на него бы родился похожим, это точно. А теперь она сидит рядом с Аришей на диване, вытирает ей слезы, потом себе, потом опять ей. И говорит, говорит, опять, уже во второй раз за сутки, переживая свою жизнь заново. И коря себя. Потому, что никто другой не виноват. Это она, Катя, тогда сделала такой выбор. Из дома ее никто не гнал.