– Я вызову полицию, – предупредила Шейла.
– Вызывайте. – Мисс Норрис покорно кивнула, а из-за проема, ведущего в подвал, опять донеслось:
– Опал! Помоги мне.
– Уходите, – с мольбой повторила директриса.
Амелия первой направилась в сторону входной двери.
Да уж. Надо убраться подальше отсюда. И чем быстрее, тем лучше.
Глава 51
Опал
Беспокойство.
Иногда причины его лежат на поверхности: это бытовые проблемы, личная жизнь, масса тягомотных дней, похожих один на другой.
Но оно уходит – пусть не сразу, со временем…
Правда, иногда видимых причин для беспокойства нет. Они всплывают из недр подсознания. Ты смотришь на фотографию своих родителей, осознавая, что те дни давно ушли в небытие и больше не повторятся. Или на снимок братишки, погибшего нелепо и слишком рано. Или на свою сестру, похожую на тебя как две капли воды внешне и абсолютно другую изнутри… И испытываешь беспокойство. Беспричинное беспокойство.
Тебе хочется заглушить его быстро и разом: алкоголем, мимолетной связью с женатым мужчиной, эпатажным поведением. Да! И причины сами собой появляются – вырастают, как лужи после дождя, вспучиваются пузырями. И тебе – делов-то! – разрешить эти проблемы.
До следующего увиденного старого снимка или встречи с сестрой…
Я поняла это не сразу: что нарываюсь на неприятности специально, порчу свое здоровье, что ищу приключения на пятую точку. Мне не помогли беседы с психоаналитиком: я относилась к ним с большой долей скепсиса, возможно, из-за матери и Элейн. И собрания анонимных алкоголиков – да-да, туда я тоже наведывалась! – не произвели на меня никакого эффекта.
Нет, мое понимание себя пришло постепенно.
Сначала пропал этот мальчик. Проблема? Вполне себе. Сбежал. Начальник нашего участка полиции с легкой руки убедил меня в этом. И я согласилась. Так удобнее. На все вопросы отвечаешь, что поиски ведутся, что дело в нестабильной психике подростка, а не в школе. Вопросы были…
Потом я вдруг поняла, что Элейн будто специально делает так, чтобы я срывалась. За ней всегда водился грешок манипулирования людьми. Моя сестрица – хороший кукловод, а все остальные вокруг – марионетки.
Я долго не поддавалась. Долго… Хотя ведь как сказать.
Нам было по шесть. Элейн приметила мальчика, соседа. Не помню точно, как его звали – Шон, кажется. Маленький, щуплый, настолько застенчивый, что при виде нас тотчас убегал к себе в дом. Но однажды сестра не дала ему сбежать, и он описался от страха. Его мать пришла жаловаться нашему отцу. Элейн мигом сообразила, что дело пахнет жареным, и начала на ходу придумывать жалостливую историю, что не она виновата, а этот самый Шон заставил нас обеих приспустить перед ним трусики и так долго разглядывал то, что под ними находилось, что в конце концов наделал в штанишки.
В тот раз мне не показалось чем-то зазорным поддержать сестру в ее, может быть, глупых оправданиях. Это было просто весело. Тем более семья Шона переехала месяца через два. Правда, Элейн успела схлопотать от их старшего сына – подростка лет тринадцати, который сначала вывалял сестрицу в придорожной пыли, а потом вообще спихнул в реку.
Почему я поддалась? Почему не сказала отцу правду? Почему сейчас она смотрит на меня застывшим взглядом, а я сижу в немом оцепенении?
В восемь лет Элейн увлеклась рисованием. И ладно бы рисовала, как все девочки ее возраста – кошечек, зайчиков и принцесс. Нет, она открывала анатомическую энциклопедию – старую, толстую, с пожелтевшими страницами, которую стащить из родительской библиотеки было не так-то просто, – и перерисовывала оттуда все подряд, включая гениталии.
Однажды рисунки обнаружил отец, и Элейн снова принялась фантазировать. Сказала, что нашла альбом на берегу реки, где сидели какие-то взрослые мальчики. Она во всех подробностях описала их внешний вид, уделив особое внимание типовой форме, – намекнула на то, что это баловство одного из студентов закрытой школы, той самой, которая находится под моим попечительством, а некогда была под крылом нашего отца.
То ли отец не поверил, то ли произошло еще что-то, а я оказалась не в курсе, но Элейн заперли в комнате и заставили выучить наизусть «Алису» Кэрролла. Сестра так распсиховалась, что разорвала книгу в мелкие клочья, и мне пришлось пожертвовать своими сбережениями, чтобы купить ей новую: я очень переживала, что после подобной выходки ей придумают более суровое наказание.
И ведь таких случаев было еще довольно много!
Элейн частенько с особым увлечением рассказывала мне о своем воображаемом дружке Шоне. Она рисовала про него комиксы и прятала на чердаке, вклеивала газетные вырезки, мешала реальные истории с выдумками. Иногда и я играла вместе с сестрой, но для меня эта фантазия про Шона никогда не принимала такого масштаба, какой она принимала для нее.