Клетка для мятежника

— Не сомневаюсь, что многие в армии Селара не увидели в простынях и колокольчиках ничего, кроме простыней и колокольчиков. Однако нашлись и такие, кто поверил, что лес полон колдунов, призраков и прочей нечисти. Отец Годфри доносил, что той ночью от Селара сбежали сотни воинов. В результате на следующий день у войска герцога оказалось на несколько сотен меньше противников.

Эндрю некоторое время молчал. Мика ждал следующего вопроса, зная, что каждый раз, когда разговор заходит о Роберте, удовлетворить любопытство мальчика невозможно. Однако на этот раз в расспросах Эндрю был какой-то скрытый смысл, что-то, заставившее его начать расспросы сразу же, как они встретились с Микой и двинулись на юг, отослав воинов в Мейтленд.

— В чем дело, милорд? — тихо спросил Мика. — Что-нибудь случилось при дворе?

Эндрю виновато посмотрел на Мику, но быстро взял себя в руки.

— Да нет... Я хочу сказать, случилось все то же, что и обычно. Когда выяснилось, что больше ничего говорить Эндрю не собирается, Мика решил проявить настойчивость, справедливо полагая, что знать все ему следует как в собственных интересах, так и в интересах подопечного.

— У вас возникли разногласия с друзьями? Эндрю пожал плечами и сухо рассмеялся.

— Не так уж у меня много друзей при дворе, Мика. Я кузен Кенрика. Моего отца все в стране ненавидели. С какой стати кто-нибудь пожелает становиться моим другом?

— Ну, от вас не зависит, к какой семье вы принадлежите. Это понятно любому разумному человеку. Есть же те, кто хорошо вас знает.

Мика оборвал фразу. Выражение лица Эндрю было красноречивее любых слов. Мика сразу вспомнил, каково было Роберту при дворе Селара, вспомнил все интриги и наговоры вельмож, ни перед чем не останавливающихся ради власти и влияния. Одним из таких был Вогн, и в результате, в конце концов, Роберт впал в немилость.

— Расскажи мне кое о чем, Мика. Мика посмотрел на своего воспитанника.

— Если смогу.

— Ты считаешь моего отца дурным человеком? — Необходимость ответить на такой вопрос чуть не вызвала у Мики смех, но он быстро подавил такое желание и сосредоточился на воспоминаниях о Тьеже Ичерне, человеке, который женился на Дженн. — Ну так что?

Эндрю смотрел на Мику с некоторым страхом, но также, пожалуй, с потребностью в подтверждении какой-то своей мысли. Мика понимал, что от него требуется величайшая осторожность, иначе вред может оказаться непоправимым.

Однако и забыть о том, как Ичерн избивал Дженн, как чуть не убил ее собственными руками, Мика не ми.

— Не знаю, был ли он дурным человеком. Я виделся с ним всего несколько месяцев после свадьбы вашей матушки, еще до вашего рождения. Я делал все, что мог, чтобы не попадаться ему на глаза.

— Он тебя не жаловал, верно? — Да.

— И ты тоже его не любил?

Мика медленно покачал головой.

— Да.

Эндрю отвел глаза и стал смотреть вдаль, где равнина постепенно переходила в холмы.

— Я его почти не помню, — наконец прошептал Эндрю.

— И это вас тревожит?

— Если люди ненавидят меня потому, что я его сын, мне кажется, я должен знать, в чем причина.

В тоне Эндрю проскользнула резкая нотка, хотя говорил он, как всегда, мягко. Мика нахмурился, но не удержался от вопроса:

— Вы помните ночь, когда погиб ваш отец?

Лицо Эндрю залилось краской; все еще отводя глаза, он решительно заявил:

— Нет, Мика, не помню.

Окончательность ответа глубоко встревожила Мику, хотя он и понимал, что предотвратить возможные неприятности не в его власти.

Первое, что заметил Роберт, проснувшись, была тишина: ветер улегся. Поднявшись со своего жесткого ложа и выглянув в дверь амбара, он обнаружил, что снегопад прекратился и даже светит неяркое солнце.

Роберт поспешно собрал свои вещи и оседлал коня руками, которые от холода плохо его слушались. Выспаться ему не удалось. Всю ночь его преследовало беспокойство из-за шара, да к тому же и выехать ему не терпелось, хотелось наверстать потерянное время.

Ведя коня в поводу, Роберт приоткрыл дверь достаточно, чтобы выбраться на холодный воздух, однако, повернувшись, чтобы закрыть створку, обнаружил, что больше не один.

Роберт лишь краем глаза заметил какое-то движение; повод у него отобрали, а самого прижали лицом к стене; что-то твердое и острое уперлось ему в спину. Умелые руки обшарили его, вытащили меч из ножен и кинжал из-за голенища сапога. Потом неожиданно Роберт почувствовал, что свободен. После мгновения тишины раздались слова:

— Вы можете повернуться. — Голос, произнесший их, отличался от любого другого: в нем звучала абсолютная властность.

Роберт повернулся. Амбар стоял на склоне холма, от буйства непогоды его защищала древесная поросль на вершине. С другой стороны тянулось покрытое снегом поле, уходившее в туманную даль.