Он ведет меня чуть дальше, и изображение приобретает всю свою максимальную четкость. Да, это Рома. Я нервно улыбаюсь, держаться на ногах вдруг оказывается гораздо проще, чем казалось пять секунд назад, пальцы сжимаются в кулаки так, что больно в пальцах. Ублюдок, мелкая жалкая скотина, которому делает минет озабоченный еблан.
- Садись, – все так же тихо и спокойно повторяет парень, подводя меня к обеденному столу.
- Если ты собрался трахнуть меня на... – сипящим упавшим голосом начинаю я.
- Есть хочешь? – прерывает меня Рома.
Я непонимающе смотрю на него, все ещё разинув рот, потому что я, блять, хочу ещё поливать его грязью, как морально, так и материально. Вопрос а-ля “ты ебанулся”, наверное, можно прочитать у меня на лбу, потому что Иванцов – такая у него фамилия – снова усмехается.
- Чего лыбишься? – по-гопницки говорю я.
- Тут есть картошка. Отварить? И я принес пельмени, – игнорирует мои выпады парень.
- Какие...какие ещё пельмени?
- Ну, блять, какие бывают пельмени, – он закатывает глаза и усаживает меня за стол. – Мясо, а вокруг тесто. Ты дура, – как бы между прочим добавляет Рома.
- Иванцов, ты меня отравить хочешь? – мое непонимание сегодня на своем пике.
- Так ты будешь есть или предпочтешь и дальше голодать?
- Только если ты с меня ничего за это не потребуешь, – с такой долей сомнения, что она бросается в глаза, произнесла я.
- Не потребую... Ты, наверное, ждешь объяснений? – он отворачивается к плите.
- Это было бы сейчас как нельзя кстати.
Рома шумно вздыхает, словно жалеет о том, что выпустил меня, и для создания занятости гремит кастрюлями. Я уже научилась терпению и смирению за двадцать два часа, так что не тороплю его. Я слишком устала, чтобы кричать на него за нерешительность. Пока он наливает в кастрюлю воду, я осматриваюсь. Комната почти такая же, как предыдущая, за исключением...да они вообще разные абсолютно. На стенах выцветшие бежево-красные обои, пол деревянный, по середине комнаты лежит большой “бабушкин” ковер. В первом углу стоит большая скамья, на которой даже можно было бы спать. Ну да, там точно кто-то ночевал – на её краю лежит маленькая подушка и коричневый в клеточку плед. Во втором углу стоит высокий шкаф до потолка из темной древесины. Истертые дверцы приоткрыты, так как петлицы не совсем прочные. К шкафу, уже около двери, кто-то неаккуратно бросил старое, всё в ржавчине, ружье. Третий угол – это кухня: в самом закутке плита, рядом, левее к двери, тумбочка с кастрюлями, тарелками и какими-то приправами, разложенными в баночки из-под горчицы, после стоит ещё одна тумба со встроенной раковиной. А рядом допотопный холодильник “Минск”, и украшениями ему служат фиалке на верхушке и мусорное ведро возле. Четвертый угол занимаю я, вернее, обеденный прямоугольный стол, тоже из дерева, и четыре стула. Я поднимаю голову и вижу свой шанс на спасение – окно, сквозь которое сюда просачивается лунный свет. Уже ночь? Неудивительно. И за окном слышатся радостные голоса. И музыка. Вот этот звук, что я по ошибке приняла за радио.
- И не пытайся, – слышу я голос Ромы и поворачиваю голову.
Он качает головой, прикусив губу, и стучит ручкой половника по широкой ладони. На запястьях кровоподтеки, как будто из-за тугих веревок, бровь рассечена, и этого точно не было при последней нашей встрече. Ха, так тебе и надо, говнюк. Ты хотел, чтобы я тебе сделала минет? Надеюсь, тебя всегда так избивают, очень надеюсь.
- Просто на улице полно народу. Полно...слуг Кирилла. Не хочу, чтобы тебя убили из-за такой глупости, – его тон кажется мягким, а слова искренними.
- А тебе не всё ли равно – умру я или буду жить? – хмыкнула я, подперев голову рукой.
- Все равно, – махнул половником Рома. – Я ж поэтому стою тут и как заботливая мамаша пельмеши тебе варю.
- Я просила объяснений, а не сарказма.
- Мне же надо на кого-то выплескивать свою злость.
- Ааа, ну ясно.
Иванцов снова отворачивается, делая вид, что безумно заинтересован приготовлением. Но через пару секунд сдается. Шумный вдох и повторное качание головой – он сейчас решится мне всё рассказать. Мне делать вид, что я не заинтересована или нет? Хм.
- Я не могу тебе помочь, – он вдыхает так глубоко, что мне кажется, он собрал весь воздух в этой комнатушке. – Мне наплевать на мотивы других. Мне просто тебя жаль.
Жаль? Меня? Потому что...что? С чего бы это парню, с которым мы презираем друг друга вдруг меня жалеть? Меня, что, и вправду убьет этот ненормальный? Я вопросительно смотрю Роме в спину в ожидании продолжения, но сам Рома, похоже, считает, что сказал нужное.
- И...это всё, что ты хотел сказать? – голос становится отчетливее, набирая силу. – И ты для этого так долго набирался сил и решимости?!
- Просто это всё омерзительно.
- Меня трахали через трусы, а потом сунули эти пальцы в рот. Не представляю, что может быть омерзительнее.
- Я не гей, – нервно произносит он.
- Ух ты! Это действительно омерзительно, чувак! Поразительное... Стоп. А как же... Кирилл же тебе вроде...ну...или я всё не так поняла?
- Ты всё так поняла.