Наверное, клетка – это привычка. К определённому месту, к отработанным до автоматизма каждодневным действиям, к человеку, который рядом и, как ты думаешь, никуда от тебя не денется... Я несколько раз выламывала самое себя из опостылевших оков размеренной жизни. И все равно через какое-то время меня проглатывала новая клетка. Моя беда в том, что я всегда физически ощущаю эту твёрдую решётку. Есть те, кто даже не подозревает о ней, – они счастливы.
Короткие любовные романы / Мистика18+========== 1. ==========
Когда Танька заваривает чай, он чёрный, как гуталин. Честное слово, хочется обмакнуть в этот густой настой обувную щётку, чтобы пошуровать ею по папиным старым ботинкам. А она его пьёт, смакуя, маленькими глотками – почти не разбавляя кипятком и абсолютно несладкий. Я так не могу – я развожу этот чудовищный, по моему мнению, напиток до консистенции «белые ночи» и шарю по кухонным шкафам в поисках сахара и ложки.
В «хрущёвской» кухне тепло и тесно. Здесь бывает весело справлять дни рождения или попросту болтать о пустяках за чашкой чаю с дешёвым печеньем. Современный крупномасштабный мир не приемлет узких улиц, крохотных автомобилей и съёжившихся в пространстве квартир. Но по просторным залам, устланным пушистыми дорогими коврами, бродят скука и равнодушие. В клетушках же хватает места престарелым родителям и горластым младенцам, псам и канарейкам, друзьям и книгам. Может быть, я ошибаюсь, и то, что называют человечностью, не есть величина, обратно пропорциональная метражу и количеству хрустящих бумажек в карманах. Может быть… Только если становится на душе паршиво от мелких мерзких неурядиц, я иду к Таньке, а не к Ивановым в их благоустроенный трехкомнатный рай.
Родители у Таньки Ракитиной врачи, и старший брат врач, и все родственники, сурово глядящие на нас с пожелтевших довоенных фотоснимков, были врачами. А моя подруга, года не проучившись, бросила мединститут и пошла в библиотекари. Круглолицая рыжая смешная милая Ракитка! Ей бы в психологи податься, следуя современной моде. Сколько раз она меня – да и других – спасала от постылой хандры-депрессии! Чай, вино, задушевные разговоры под неизменную музыку «Битлз», вовремя снятая с полки мудрая книга – все это подчас бывало лекарством получше иных патентованных средств.
Кстати, именно Танька и надоумила меня наговаривать весь этот мучительный бред размышлений и фактов на редакционный диктофон. Самой бы мне просто в голову не пришло таким вот наивным образом использовать средство производства в личных целях. Дневников я не вела даже школьницей, теперь же и времени на это не хватило бы, да и глаза к вечеру ломило от обязательной рабочей писанины. А желание выговориться было огромным. И не хотелось злоупотреблять Танькиным долготерпением. Потому что понимала я: служить губкой для чужих слез – не такое уж приятное занятие. Мне самой нередко приходилось выслушивать жалобы на жизнь и душещипательные исповеди друзей-приятелей и даже малознакомых людей.
И вот сейчас мы с ней вместо целительных песен Джона Леннона прослушиваем чудом оставшиеся «в живых» после устроенного Досей погрома кассеты с записями десятилетней давности. Я хихикаю, уткнувшись носом в чашку: господи, какой же дурочкой тогда была! А Танька-Ракитка произносит глубокомысленно:
– Д-да, Алька… Содом и Гоморра в некоторых головах. Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью…
– Кстати, о Кафке,– говорю я, выключая магнитофон.– Я у него вычитала одну фразу…
– Всего одну? – иронизирует Танька.
– Такая фраза целой «Анны Карениной» стоит. На первый взгляд, глупость какая-то. Клетка ищет птицу.
– Как, как? – переспрашивает она.
– Клетка ищет птицу, – медленно повторяю я.
– И что он хотел этим сказать?
– Кафка? Понятия не имею! А я про это сказку придумала. Рассказать?
– Валяй, – соглашается Танька.
Я ерзаю на жёстком табурете, устраиваясь поудобнее, и начинаю:
– Жила-была одна клетка. Пустая. Давным-давно у неё была морская свинка, сонная, прожорливая и самодовольная. Клетка её прогнала. И белку тоже прогнала, потому что та целыми днями крутила своё колесо и мешала ей размышлять о вечном и прекрасном. В общем, она решила найти себе птицу.
– Нашла? – интересуется она.
– Да, нашла. Только птица через месяц сдохла от тоски. Потому что… ну, ей летать надо. Простор, свобода и всё такое. Она же птица…
– Мрачноватая сказочка, – произносит Танька. – А мораль?
– Мораль проста: шут с ними, пусть летают.
Танька хмыкает неодобрительно:
– Долетаются. Один вон упорхнул уже – не поймаешь.
– Если ты о ребёнкином папе, – говорю я, – то он как раз из разряда морских свинок.
– В таком случае стоило ли огород городить?
– Стоило, Танюша, стоило, – без колебаний отвечаю я. – Хотя бы потому стоило, что двадцать девять – возраст критический, это тебе твоя мама-гинеколог лучше меня объяснит. Выращу малышку и без отца, раз уж семья не сложилась. Ждать смысла нет, Финисты – ясны соколы только в сказках бывают.
– Да? – со звоном в голосе восклицает Танька. – Ты так теперь считаешь? А Витюха?
– Витюха сам по себе сказка. Мираж, мечта юной идиотки. Я не смогла бы жить с ним рядом. Потому что тогда он перестал бы казаться мне мальчиком из Зазеркалья.