– Представляешь, на это ушла целая неделя. Вырастить ногу. И папа еще до конца к ней не привык. Но он меньше мучился… – Гиза шевелит кистью и улыбается. – Саре пришлось заново сломать эти два, – она показывает мне указательный и средний пальцы. – Молотком. Блин, как было больно.
– Гиза Бэрроу, ну и словечки у тебя, – говорю я и плещу водой ей на ноги.
Она повторяет «блин» и поджимает пальцы.
– Во всем виноваты ребята из Алой гвардии. Они только и делают, что ругаются и просят еще флагов.
«Видимо, так».
Не желая сдаваться, Гиза зачерпывает воды из ванны и брызгает на меня.
Мама сердито цокает языком. Она пытается принять строгий вид, но у нее не получается.
– Ну-ка хватит, вы обе.
Она расправляет мохнатое белое полотенце. Как бы мне ни хотелось провести в обжигающе горячей воде еще час-другой, гораздо сильнее я хочу вернуться в гостиную.
Вода плещется, когда я встаю и вылезаю из ванны, завернувшись в полотенце. Улыбка Гизы немного меркнет. Мои шрамы отчетливо видны – перламутровые рубцы на фоне смуглой кожи. Даже мама отводит взгляд, дав мне время поплотнее закутаться в полотенце, чтобы скрыть клеймо на ключицах.
Вместо их пристыженных лиц я разглядываю ванную. Она не так роскошна, как та, что была у меня в Археоне, но отсутствие Молчаливого камня с лихвой искупает все недостатки. Офицер, который жил тут, отличался хорошим вкусом. Стены ярко-оранжевые, с белой отделкой, в тон прочим предметам – длинной фарфоровой раковине, глубокой ванне, душу, скрытому за занавеской. Мое отражение смотрит из зеркала над раковиной. Я похожа на мокрую крысу, хотя и очень чистую. Когда мы с мамой стоим рядом, наше сходство заметнее. У нее такая же узкая кость, такого же золотистого оттенка кожа. Хотя у мамы гораздо больше морщин, проложенных тревогами и годами.
Гиза первой выходит в коридор, а мама идет за мной, вытирая мои волосы еще одним сухим полотенцем. Они показывают мне голубую спальню с двумя пышными кроватями. Она маленькая, но очень удобная. Я бы предпочла голый пол самым роскошным покоям во дворце Мэйвена. Мама быстро помогает мне натянуть хлопковую пижаму, а кроме того – носки и теплую шаль.
– Мама, я сварюсь, – слабо протестую я, разматывая шаль.
Мама с улыбкой забирает ее и снова целует меня в обе щеки.
– Просто устраиваю тебя поуютнее.
– Поверь, мне и так уютно, – говорю я, сжимая мамину руку.
Краем глаза я замечаю свою украшенную драгоценными камнями свадебную диадему. Она сломана. Гиза прослеживает мой взгляд и краснеет.
– Я подумала, что могу оставить себе кусочек, – признается она и, кажется, смущается. – Это же рубины. Нельзя разбрасываться рубинами.
Похоже, инстинкт воровки у нее сильнее, чем я думала.
И, видимо, у мамы тоже.
Она заговаривает, прежде чем я успеваю шагнуть к двери.
– Если ты думаешь, что я позволю вам не спать всю ночь и разговаривать о войне, ты сильно ошибаешься. – чтобы подкрепить свои слова, мама скрещивает руки на груди и становится передо мной. Я выше, но у нее за плечами – много лет тяжелого труда. Слабой маму не назовешь. Я видела, как она управлялась с тремя моими братьями, и на личном опыте знаю, что она способна силой уложить меня в постель, если понадобится.
– Мама, я кое-что должна сказать…
– Совещание завтра в восемь. Тогда и скажешь.
– …и я хочу знать, что успело случиться…
– Гвардия взяла Корвиум. Сейчас она действует в Пьемонте. Всё, – выпаливает мама, направляя меня к постели.
Я гляжу на Гизу, прося помощи, но та пятится, вскинув руки.
– Я еще не видела Килорна…
– Он поймет.
– А Кэл…
– В полном порядке, с твоим отцом и братьями. Он штурмовал столицу; общение с нашей семьей он как-нибудь переживет.
Ухмыльнувшись, я представляю Кэла, зажатого между Бри и Трами.
– Он сделал все возможное, чтобы вернуть тебя нам, – продолжает мама, подмигнув. – Они не причинят ему вреда, по крайней мере сегодня. А теперь ложись и закрывай глаза, иначе я сделаю это сама.
Лампочки шипят, в проводке змеится электричество. Но оно несравнимо по силе с маминым голосом. Я послушно забираюсь под одеяло на ближайшей кровати. К моему удивлению, мама садится рядом и обвивает руками мои плечи.
В тысячный раз за сегодня она целует меня в щеку.
– Ты никуда не уйдешь.
В душе я знаю, что она ошибается.
Война еще далеко не выиграна.
Но, по крайней мере, сегодня это правда.
Птицы в Пьемонте ужасно шумят. Они щебечут и чирикают под окнами – похоже, на деревьях собрались целые стаи. Никакого другого объяснения для этого гама нет. Впрочем, в Археоне я вообще не слышала птиц. Еще не успев открыть глаза, я понимаю, что вчерашние события не были сном. Я знаю, где просыпаюсь и что увижу.
Мама по привычке встала рано. Гизы тоже нет, но я не одна наверху. Выглянув из-за двери спальни, я обнаруживаю долговязого парня, который сидит на лестнице, вытянув ноги.
Килорн с ухмылкой встает и широко раскидывает руки. Да от такого количества объятий я просто развалюсь на части.
– Ну ты и соня, – говорит он.
Даже после шести месяцев плена и мук он не стал со мной ласковее. Мы с головокружительной скоростью возвращаемся к старым привычкам. Я тычу его под ребра.