Кляйнцайт

Делаю все возможное, ответил Кляйнцайт. Ему казалось, что он источает из себя холод и безмолвие, как батарея отопления источает тепло. Холод и безмолвие текли сквозь него, воздух вокруг застывал льдом, на нем расцветали ледяные узоры, возникали пузыри звука внутри прозрачного тонкого льда безмолвия.

Внимай, сказала Подземка.

Я внимаю, отозвался Кляйнцайт. От мелодии, предназначавшейся для того, что ходило вверх тормашками в бетоне, он перешел к мелодии для безмолвия.

Ты знаешь, это совсем не обязательно, смутилась Подземка.

Только заработка для, отвечал Кляйнцайт. Приношу свои извинения. Его зад совсем онемел от соприкосновения с бетоном, безмолвием и ледяной скалой там, внизу.

Медсестра стояла и держала каску, прислушиваясь к звону падающих монет. Не уверена, правильно ли это, сказала она Богу.

А что тут такого? — спросил Бог.

Это какое‑то, не знаю… язычество? — предположила Медсестра.

Ты должна идти в ногу со временем, сказал Бог.

Мы об одном и том же говорим? — осведомилась Медсестра.

Обычно да, ответил Бог. В смысле, как много всего, о чем можно поговорить. Ей–богу, достаточно, не так ли?

Большое спасибо, отрезала Медсестра. Беседа с тобой была очень полезна. Я больше не имею права отрывать тебя от дел.

Да ладно, я только приветствую, когда меня отрывают от моих дел, дружелюбно сказал Бог. Творение совсем не такое унылое занятие, как люди думают. С одного раза всего не сотворишь, как в той оратории Гайдына. Эта вещь, знаешь, зависит от настроения. Не успеешь и глазом моргнуть, как все насмарку, все начинай сначала. И вот как бог свят, я, бывало, моргал. Да к тому же есть плохие дни, а есть хорошие, мир‑то крутится. Иногда у меня не возникало хорошей идеи на протяжении тысячелетий. Да, ты что‑то сказала.

Я сказала: «До скорого», — ответила Медсестра.

До скорых встреч, сказал Бог. С тобой всегда приятно поболтать. Люди говорят, ты не болтаешь по пустякам. А сами они несут сплошную чепуху. Камни или океаны — вот кто действительно стоящие собеседники.

— Думаю, мне не удаться выжать из себя что‑то путное в таком положении, — сказал Кляйнцайт. — В следующий раз надо будет захватить что‑нибудь, на чем сидеть. Сколько мы там собрали?

Медсестра подсчитала.

-- 1 фунт 27 пенсов.

Кляйнцайт взглянул на часы.

— И это за два часа, — сказал он. — Совсем неплохо. Пошли выпьем чаю.

Они зашли в то кафе, где они когда‑то с Рыжебородым пили кофе и ели фруктовые булочки. Заказали кофе и фруктовых булочек для себя, при этом никто не произнес ни слова.

Кляйнцайтов зад никак не мог отойти, и, думая о том, на чем можно было бы сидеть, он пришел мыслями к своему креслу в конторе, откуда его уволили. Вместе с креслом он вспомнил о своих заказах: зубная паста «Бзик», «Аналь Петролеум Напалм», «Порча Моторз Интернэшнл», «Концепции городской планировки Некрополя Лимитед» и «Местных пацанов дежурный притон Ройял Датч Хрясь». Местные пацаны с ревом пронеслись сквозь его сознание на роскошной «порче» марки «чингиз–хан II» по широкой автостраде, ведущей к району Некрополя, который по плану должен поглотить все жилые кварталы к северу от реки. Пацаны разевали свои широкие пасти на сценарий, подготовленный Кляйнцайтом. Вот их уже нет, автострада пуста. В госпитале, на его тумбочке, лежит пустая форма: гипотенектомия, асимптоктомия, стреттоктомия.

— Пойдем ко мне? — предложила Медсестра.

Кляйнцайт кивнул, поднялся, попутно смахнул со стола свою чашку, опрокинул стул, поднял его, ударился головой о стол, когда распрямлялся, сгреб свой глокеншпиль, опрокинул стул снова. Медсестра вывела его наружу.

В поезде они взялись за руки, потерлись коленями. КЛЯЙНЦАЙТ ВЕДЕТ, сообщили все заголовки в вечерних газетах. Он отвел глаза, стиснул коленку Медсестры. Двигаясь на эскалаторе вверх, к выходу из Подземки, он посмотрел с легким безразличием на девиц в белье, мысленно одел тех, кто не соответствовал его стандартам.

Квартира Медсестры. Время раздалось вширь, и Кляйнцайт вздохнул. Да, книги. Да, пластинки. Репродукция из галереи Тейта: Каспар Давид Фридрих, 1774–1840. Темные корабли, печальное предзакатное небо, фигуры на переднем плане. Китайский воздушный змей. Священное Сердце, и оно тут. Маленький медный Шива Натараджа, Владыка танца. Индийское покрывало. Прекрасное смуглое лицо Кришны всплыло в памяти Кляйнцайта. Туркменские подушки. Бархатный слоник, цветочные узоры. Войлочный кролик. Фотография Медсестры и двух сиделок перед Госпиталем. Фотография медсестры с родителями. Старые круглые часы с остановившимся маятником.

Медсестра зажгла газовую плиту, прикурила благовонную палочку, поставила квартет Моцарта. Священное Сердце и Моцарт, теперь они были вместе. Священное Сердце хранило молчание.

— Джин, виски? — спросила Медсестра.

— Виски, пожалуйста, — сказал Кляйнцайт. Отошел к окну. Небо было серым, как и прежде, на его фоне — упорные дымы из заводских труб. — Хорошо бы дождь, — попросил он.

Пошел дождь.