Клянусь, что исполню...

– Они мертвы, – прозвучал безжизненный голос Джима. Его темные глаза с отчаянием устремились на Оливию, словно он надеялся, что она разбудит его, скажет, что он ошибается или сошел с ума. Оливия долго молчала.

– Что ты сказал? – наконец проговорила она как-то чересчур спокойно.

– Все погибли.

Кто-то положил руку на плечо Оливии, и она вздрогнула, будто обожглась. Рядом с ней стояла миссис Орбах, мать Давида, – величественная, одетая в черное платье от Шанель. Ее лицо выражало сложную смесь сочувствия, страха и неловкости, и во внезапном озарении Оливия поняла, что больше всего на свете миссис Орбах хочется, чтобы Оливия и Джим убрались из вестибюля, а по возможности и из ее дома.

– Ваша подруга ждет вас наверху, – мягко проговорила миссис Орбах.

– Подруга? – У Оливии кружилась голова, она никак не могла понять, что происходит.

– Она имеет в виду Энни, – пробормотал Джим.

– Почему? – Оливия удивленно уставилась на него. – Что случилось с Энни?

– Все погибли, – повторил Джим. – По дороге в Шотландию.

И тогда Оливия наконец поняла.

– Вертолет, – шепотом произнесла она.

Энни спряталась от шума в спальне на первом этаже. Она сидела на полу, на белом коврике, сжавшись в комок. Видно было, что она недавно плакала, но сейчас глаза у нее были сухими, взгляд отсутствующим. Ночная бабочка, прилетевшая на свет из открытого окна, порхала прямо у нее над головой, но она не пыталась ее отогнать.

Оливия и Джим вошли в комнату. Джим сел на пол рядом с Энни, положил руку ей на плечо. Оливия, у которой вдруг подогнулись колени, опустилась на край широкой кровати.

Напротив кровати висело зеркало. Она увидела свое отражение – черные бермуды, шелковый топик, казавшийся раньше таким вызывающе-сексуальным, увидела дурацкие круглые очки от солнца на лбу, рубиновые пряди в волосах, увидела собачью цепочку у себя на шее, и все вместе, особенно цепочка, вдруг показалось ей таким непристойным, что она попыталась избавиться хотя бы от цепочки. Но замок оказался слишком тугим. Оливия дергала и дергала ее, причиняя себе боль, и, сама того не замечая, тихонько стонала, пока на ее руки не легла рука Джима.

– Подожди, – мягко проговорил он, – позволь, я тебе помогу.

Она потом молча смотрела, как цепочка повисла у него в руке, как он осторожно кладет ее на покрывало. Она посмотрела ему в глаза.

– Они правда все умерли? – спросила она как ребенок.

– Да, – ответил он.

Энни все так же сидела на полу, сжавшись в комочек, и молчала. Бабочка теперь сидела у нее на подоле. Джим взял Оливию за руку, потянул с кровати на коврик, и теперь они все сидели рядом, Джим посередине.

– Это случилось сегодня вечером, – очень тихо произнес он, – где-то около Ньюкасла.

– Как? – спросила Оливия.

– Авария. Это все, что известно. – Джим немного помолчал. – Там, внизу, ждет человек. Его прислал мой кузен Майкл, чтобы он отвез нас всех домой. – Он снова помолчал. – Мы хотели тебя дождаться.

– Я опоздала, – сказала Оливия, – простите.

– Это не важно, – отозвался Джим. – Спешить-то некуда.

– Да, спешить действительно некуда.

Машина смерти пришла в движение. Все трое уже не были детьми, которых оберегают от реальности, избавляют от тяжелых формальностей. Было произведено посмертное вскрытие, были организованы похороны, было произведено дознание, установившее, что вертолет разбился по техническим причинам. Ни ошибки пилота, ни подозрительных обстоятельств, ни нелетной погоды. Просто какой-то сбой – и машина рухнула. Оливия, Энни и Джим полетели на похороны в Соединенные Штаты, послушно и безучастно участвовали в приготовлениях и церемониях – иудейский поминальный обряд для Сегалов в Нью-Йорке, протестантские похороны Олдричей в Сан-Франциско, католическая месса для Ариасов в Род-Айленде. Потом все трое вернулись в Англию, чтобы выполнить то, что каждому из них казалось самой мучительной, самой неизбежно-осязаемой частью ритуала. Надо было привести в порядок дела родителей. Теперь дети должны были справляться со всем сами.

Конечно, когда дело касалось того, чтобы упаковать и вывезти крупные предметы, в помощи недостатка не ощущалось, но смерть, как это бывает всегда, оставила после себя гардеробы и туалетные столики, секретеры и ящики письменных столов. У Джима были надежные помощники – старший брат Питер и их кузен Майкл, сын старшего брата Ариаса, Хуана Луиса. Майкл был чуть не вдвое старше Джима, и именно ему, как новому главе семейства, надлежало выполнить горький долг – закрыть офис на Пел-Мелл и дом на Риджентс-парк и переправить вещи в фамильное гнездо в Ньюпорте и контору в Нью-Йорке, откуда Майкл теперь собирался управлять делами. Энни, которая хуже других справлялась с трудностями, начала было разбирать личные бумаги Франклина и Грейс, но скоро сдалась и попросила Ричарда Тайсона, партнера своего отца, отправить документы – так и не разобранные – в архив лондонского офиса Франклина Олдрича.