Клянусь отомстить

Но нет, последними идут все же не они, а немолодой, осунувшийся человек с такими темными кругами вокруг глаз, что издали их можно принять за солнцезащитные очки. Это был бывший главный инженер металлургического завода Донской, который после остановки домны стал сочинять стихи и издавать их за свой счет, используя накопления, сделанные в пору полулегального экспорта арматуры и катанки.

Можно сказать, что Донской не шагал в ногу со всеми, а плелся в хвосте, то и дело останавливаясь, чтобы черкнуть строчку-другую в небольшой блокнот в мягкой обложке с видом Эйфелевой башни. Два часа спустя, осматривая труп поэта, сотрудники уголовного розыска нашли рядом этот блокнот и прочитали на последней странице следующий стих, записанный прыгающими карандашными буквами:

СТАДО

Держитесь коллектива, если жизнь вам дорога, –
Всех одиночек гибель ждет в засаде.
Не слишком полагайтесь на копыта да рога,
Вся наша сила в сбитом, крепком стаде.

Кто пожирней и понежней, как хищник разберет?

Безлика масса, монолитно стадо.
Не нужно только отрываться, забегать вперед
И отбиваться, отставать не надо.

Мы выдвигать из масс готовы каждого подряд,

На то у нас есть дальние прицелы:
Зато и волки сыты, как в народе говорят,
И овцы, то есть мы, покуда целы.

Мы с молоком всосали эту истину свою,

Баранью, антилопью и коровью.
«Один за всех, — я в хоре повторять не устаю, –
Один за всех пускай заплатит кровью».

А если кто упрямится, то все на одного!

Мы топчем скопом, крайних не отыщешь.
Быть может, это не совсем и благородно, но
Неправ всегда один, а правых — тыщи.

Держитесь коллектива, если жизнь вам дорога.

Здесь все свои — и спереди, и сзади.
А если коллективно вас поднимут на рога,
То все-таки в родном, любимом стаде.

Пока Донской был жив и сочинял эти вирши, являющиеся безусловным и бессознательным подражанием Владимиру Высоцкому, голова колонны достигла цели и остановилась, образовав нечто вроде плотины, после чего вся площадка перед сторожкой оказалась запруженной людьми.

— Давайте сюда свое начальство! — потребовали Захаровы. — Надоело, хватит!

— Надоело, хватит! — подхватил нестройный, но очень дружный хор голосов.

— Убирайтесь отсюда подобру-поздорову!

— Убирайтесь…

— Это наша земля, мы на ней хозяева!

— Мы хозяева…

— Не позволим измываться над собой!

— Не позволим…

— А если еще кто посмеет мочиться на мою малину, — завела сольную арию Захарова, — то я ему причиндалы секатором отрежу!

Вышедший на крыльцо Горелый пугнул толпу газовым пистолетом, после чего был вынужден срочно ретироваться, пока ему не пробили голову. В окна полетели камни, в дыры стали совать черенки и жерди.

Летягин и Мамай, дремавшие на двух узких койках, проснулись очумелые, не понимая, что происходит. Горелый, отбиваясь от лопат и палок, объявил, что начался бунт, в котором принимает участие человек сто, если не все двести. Поручив ему вызывать по телефону подмогу, Мамай и Летягин вышли на крыльцо.

Пока они пытались утихомирить разбушевавшуюся толпу и говорили что-то увещевающее, на место событий прикатили запыленные патрульные машины, привезшие подкрепление.

Братки, не сговариваясь, взяли толпу в полукольцо: по флангам братья Балабановы, Рудый и Зарик, с центра напирали Шалый, Комок и Гюнтер. Все были вооружены битами или стандартными спецназовскими дубинками. И прошлись ими по головам и затылкам, по плечам и почкам.

Началась паника.

— Ай! Да что же это такое?

— Убива-а-ають!

— Я не с ними, я смотрю только…

— Не бей, не бей!

— Лю-ю-юди добрые!

Обнаружив у себя в тылу такую силищу, дачники, вместо того чтобы развернуться разом и дать отпор, стали пятиться и прятаться друг за друга, что и стало началом конца так и не состоявшегося бунта.

Мамай, слегка струхнувший, когда сторожку пытались брать штурмом, разозлился на себя и сорвал злобу на первом подвернувшемся мужике, разворотив ему физиономию кулаками с перстнями и печатками. Банда тем временем гоняла по площадке и улицам тех, кто не сразу догадался уносить ноги. Били не сильно, но и без скидки на пол и возраст.