Милиция, прокуроры, суды, служба безопасности Украины постоянно нас вызывали к себе — меня, членов совета, наиболее активных «веченцев». Редко когда выдёргивали кого-то из нас одного, почти всегда шерстили всю нашу инициативную передовую верхушку. Если первым приглашали меня, председателя, старейшину Вече, то, побеседовав, прощупав, поработав со мной, потом по очереди вызывались и все остальные. Или, наоборот, сперва по одному пропускали через себя активистов, а уже потом, завершая расследование очередной нашей акции, добирались и до меня. Поводы для вызовов, когда было нужно, «охранители» находили сами. А вот подлинные причины, основания для расследований, как правило, конечно же, создавались нами самими. Такие, например, как уже описанные выше (и неописанные) мои патриотические, пророссийские выступления, а также письменные персональные или нацеленные на массы газетные, радио-телевизионные и интернетовские обращения и заявления, наконец, открытые призывы к конкретным решительным действиям, как, например, за одну русскую голову десять татарских голов отрубать. Но, закончив расследование, передавая материалы по административным или уголовным делам в суды, прокуроры порой наталкиваются на очень, оказывается, нужную в определённых обстоятельствах депутатскую неприкосновенность. И вынуждены ещё направлять в парламенты представления о даче ими согласия на привлечение депутата к уголовной ответственности. Таких представлений на меня было подано в Севастопольский городской и крымский Верховный Совет более двух десятков — в основном главным прокурором Севастополя Иваном Вернидубовым. И ни на одно из них согласия прокуроры не получили. Тогда за дело взялись Генеральная прокуратура Украины, лично первый заместитель генпрокурора Александр Христенко.
Но положительной реакции на своё представление не дождался и зам. генпрокурора. И следующий, 1997 год, начался для меня очередным представлением севастопольского прокурора.