Клятва королевы

Боабдиль в последний момент изменил своему слову, когда на него обрушилось известие о падении Баэсы. Он не ожидал, что его дядя Эль-Сагаль сдастся, и поспешно установил на своих стенах пушки, поклявшись защищать Гранаду до последнего дыхания. Его предательство привело меня в ярость, но после того, как Баэса с обломками когда-то величайшего мавританского эмирата пала к нашим ногам, мы с Фернандо решили, что окончательная победа должна стать бескровной. Гранатовому дереву пришло время принести плоды без принуждения с нашей стороны, и потому мы поставили шелковые палатки и шатры словно на празднике, привели с собой детей, чтобы дать им возможность стать свидетелями исторического события.

Незадолго до этого нашу семью постигла беда — всего через десять месяцев после свадьбы Исабель молодой португальский принц трагически погиб, упав с лошади, и моя дочь вернулась вдовой. Я проделала весь путь до самой границы, чтобы сопроводить ее домой, и пришла в ужас от случившейся с ней перемены. Худая словно тростинка, в черном вдовьем платье, с коротко подстриженными волосами, она постоянно либо плакала, либо твердила, что уйдет в монастырь. К моему ужасу, заявляла, что Господь хочет, чтобы она принадлежала Ему, и страдания написаны ей на роду. Я пыталась объяснить, что, хотя призвание некоторых из нас и состоит в том, чтобы служить Богу, подобные мысли посещают ее лишь по причине безмерного горя, но мои слова ее не трогали. Дочь отказывалась от любых утешений, так что мне в конце концов пришлось пригласить врачей и назначить специальную прислугу, которая заставляла ее есть и спать и не позволяла дни и ночи напролет стоять на коленях в часовне.

Оставшись наедине с фрейлинами, я излила перед ними свое смятение.

— Я отправила в Португалию золотую инфанту, а она вернулась похожей на призрак! Что, во имя всего святого, с ней случилось? То, что моя дочь желает вести религиозную жизнь, достойно восхищения, но у нее есть своя роль в этом мире, и это отнюдь не роль монахини.

Инес печально вздохнула:

— Бедное дитя, наверное, она очень любила принца.

Беатрис встретилась со мной взглядом, и в ее глазах я прочла свои тайные страхи. Моя старшая дочь вела себя так же, как и моя мать, впав в меланхолию после случившейся с ней драмы, и при мысли об этом меня пробрало холодом до костей.

Преисполнившись решимости, я велела прекратить любые разговоры о монастырях, даже если они приносили утешение Исабель. Все подчинились, но Хуана в свойственной ей манере безжалостно изводила сестру. В одиннадцать лет моя вторая дочь отказывалась признавать хоть какие-то слабости у себя, а тем более у других.

— Ты похожа на ворону, — заметила Хуана, когда мы вечером сидели в моем шатре после ужина. В открытые клапаны палатки дул теплый ветер, а снаружи на равнинах Гранады, подобно упавшим звездам, горели тысячи костров, возле которых расположились на ночлег солдаты. — Всегда в черном и постоянно хандришь; это нисколько тебя не красит. В конце концов, ты и года не пробыла замужем. Вряд ли настолько его любила.

Исабель застыла, сидя на табурете, стиснула пальцами алтарный занавес, который мы вышивали.

— Кто ты такая, чтобы судить? Что ты знаешь о любви или утрате, избалованная самовлюбленная девчонка?

— Может, я и избалованная, — парировала Хуана, — но, по крайней мере, знаю, что никогда бы никого не полюбила настолько, чтобы обо всем позабыть.

Исабель судорожно вздохнула.

— Хватит! — резко сказала я. — Не желаю больше этого слышать. Если хотите ссориться и дальше, делайте это без меня. В самом деле, — я с упреком посмотрела на дочерей, — что на вас нашло?

Исабель отвела взгляд. Хуана прикусила язык. Я отложила вышивание. Никогда не признавала телесные наказания, но Хуана вела себя чересчур дерзко, и у меня возникло желание…

— Что это? — вдруг спросила я. — Вроде пахнет дымом?..

Хуана вскочила на ноги, уронила безнадежно спутанные нитки и бросилась к входу в шатер.

— Мама, смотри! — выдохнула она. — Лагерь горит!

Началось столпотворение. Фрейлины побежали в заднюю часть шатра, чтобы забрать из кроваток Каталину и Марию, а я поспешила со старшими дочерьми наружу. К моему ужасу, увидела языки пламени, которые перескакивали, подобно проворным дьяволам, с палатки на палатку, поджигали бархат, шелка и парчу и за несколько минут пожирали все на своем пути. Вокруг слышались крики солдат и придворных; лошади в ужасе ржали и рвались с привязи; в панике носясь вокруг, лаяли собаки. Я не знала, куда бежать; дым уже стал настолько густым, что я едва могла дышать. Передо мной словно из ниоткуда возник маркиз де Кадис, лицо и одежда его были покрыты копотью.

— Majestad, быстрее!

— Где мои муж и сын? — закричала я, когда он повел нас по пылающему лагерю к ближайшему холму.

— С ними все в порядке, — ответил он. — Пожар начался в моей палатке; они там спали, но успели вовремя выскочить. Королевские собаки залаяли, едва увидев пламя.

— Gracias a Dios.[36] — Я прижала к себе Каталину.