Уезжая прочь с сыном, она в последний раз оглянулась, и во взгляде ее я не увидела ни отчаяния, ни раскаяния — лишь неистовое сожаление, что мне удалось победить там, где она проиграла.
Мы спустились по дороге к Альгамбре. Приближаясь к печально знаменитому дворцу, построенному на легендах и крови, я вдруг почувствовала, что мне хочется пришпорить коня, наклониться в седле и помчаться галопом к массивным ярко-красным воротам. Но теперь я была королевой, а не дерзкой юной инфантой вроде Хуаны. К своим годам я несколько располнела, как и мой любимый конь Канела, которого я несколько лет назад отправила на заслуженный отдых по причине почтенного возраста, но сегодня гордо восседала на нем, покрытом развевающейся попоной с золотым шитьем. Пусть он и утратил прежнюю быстроту, но он был со мной с самого начала и теперь высоко держал поседевшую голову, словно осознавая всю важность сегодняшнего события.
Впереди появился стоявший на возвышенности дворец с кирпичными стенами медового цвета, которые, казалось, укоризненно смотрели на нас. Его построили те же архитекторы, что в свое время возвели алькасар в Севилье, по приказу моих предков придерживаясь арабского обычая, по которому правители не должны демонстрировать миру свое богатство, ибо оно вызывает зависть. Я знала, что внутри находится целое королевство несравненной красоты — комнаты с алебастровыми стенами, каменными фронтонами и решетчатыми арками, дворики и аркады в окружении изящных, словно танцовщицы, колонн, усеянные лилиями пруды, в которых отражалось небо, окрашивая стены в цвет лазури, и сады, усыпанные розами, лавандой и жасмином, чей аромат поднимался к куполообразным потолкам залов, охлаждавшихся с помощью замысловатых воздухоуловителей и высоких узких арок, улавливавших и смягчавших свет.
Но, даже все зная, я оказалась не готова к царившей во дворце величественной пустоте. Вокруг были в беспорядке разбросаны ковры и стеганые подушки, словно обитатели дворца бежали, оставив после себя лишь запах благовоний, повисший в воздухе подобно горестным стенаниям.
Хуана зачарованно шла на цыпочках, держа за руку маленькую Каталину. Позже она будет сочинять фантастические истории о бросающихся с башен обреченных наложницах и смотрящих с немым упреком призраках умерших халифов. Но сейчас мы шли по плавно перетекавшим одна в другую комнатам; от их покрытых керамикой стен отражалось зимнее солнце, и меня потрясла тишина — настолько полная, что я слышала биение собственного сердца, столь же громкое, как и стук моих каблуков по мраморным полам.
Казалось, здесь никто никогда не жил. После веков величия и славы мавры словно перестали существовать.
Снаружи над дворцом подняли наш потертый серебряный крест. Раздался пушечный залп, за которым последовали крики герольдов:
— Гранада! Гранада для наших монархов, дона Фернандо и доньи Изабеллы!
Фернандо взял меня за руку, и я ощутила прикосновение его жесткой и мозолистой от рукояти меча ладони. Глядя на него, я увидела вспыхнувшую в глазах страсть.
— Мы добились своего, mi luna, — сказал он. — Победили. Испания наша.
Мы опустились на колени, благодаря Господа.
Свершилось.
Глава 32
Поздравления приходили из всех крупных держав Европы; в Риме новоизбранный папа-испанец Родриго Борджиа, известный как папа Александр Шестой, провел специальный крестный ход и мессу в базилике Святого Петра, а также присвоил нам почетный титул монархов-католиков, защитников веры.
Несмотря на радость от похвал, мне хотелось как можно скорее вернуться к нормальной жизни. Десять лет войны подошли к концу; пришло время восстановить и сплотить нацию, позаботиться о будущем детей и поддержать величие Церкви. Устроившись со всеми удобствами в Альгамбре, я первым делом занялась детьми. Требовалось немедленно возобновить обучение наследников, подготовить их к тем ролям, которые им однажды придется сыграть.
В частности, Хуана нуждалась в жестком присмотре; несмотря на блестящие успехи в учебе, она не желала никого слушать и проводила немало времени в саду, где носилась туда-сюда, таская за собой маленькую Каталину. Продолжала меня беспокоить и Исабель; она уже пришла в себя после безутешного горя, но все еще настаивала, что ей лучше подошла бы жизнь монахини. Любые разговоры о новом замужестве пресекались на корню, хотя Португалия снова предложила ей мужа, на этот раз дядю покойного принца.
Одна Мария проливала бальзам на мою душу — послушная девочка, способная, но ничем особо не выделявшаяся. Больше же всего внимания я уделяла моему драгоценному мальчику Хуану, поскольку подозревала, что детей у меня уже никогда не будет. Месячные мои почти прекратились. На худых плечах Хуана теперь лежали все надежды династии; ему предстояло стать первым королем нашего единого государства, и я лично наблюдала за его учебой, помогала овладеть сложным искусством монархической власти.
Но моя передышка длилась недолго. Всего через несколько недель после того, как мы заявили свои права на Гранаду, пришло известие, что финансировавшие нас евреи требуют срочной аудиенции.