Клятва королевы

— Да, — рассеянно ответила я, зачарованная блеском изумрудов. — Придется. Но не сегодня.

— Нет, конечно, — кивнула Инес. — Сегодня ваша коронация. Сегодня ваше высочество…

— Majestad, — прервала ее Беатрис. — Помни, она теперь королева.

Инес покраснела:

— Ох, я совсем забыла! Ваше величество, простите меня, пожалуйста!

Она в замешательстве повернулась ко мне. Я сурово взглянула на нее, но на губах моих тут же возникла улыбка, которую я безуспешно пыталась скрыть, а за моей спиной хихикнула Беатрис.

Инес топнула ногой:

— Не очень-то красиво. Я думала, что оскорбила вас!

Я хлопнула ее по руке:

— Прости. Меня не волнует, как ты обращаешься ко мне с глазу на глаз. — Я улыбнулась Беатрис, протягивая другую руку. — До сих пор не могу поверить. Какая из меня правительница Кастилии?

— И тем не менее ты королева, — сказала Беатрис. — И станешь очень медлительным величеством, если мы прямо сейчас не начнем тебя одевать.

Они хлопотали вокруг, снимали с меня халат и облачали в платье, а я поймала себя на странном ощущении: за прошедшие два дня случилось столь многое, что мне казалось, будто я смотрю на происходящее со стороны. К мертвому Энрике я испытывала такие же смешанные чувства, как и при его жизни. Надев белое траурное платье, я стояла на его отпевании и слушала от кардинала Мендосы, только что получившего сан, страшный рассказ о последних часах Энрике. Он умирал в муках в холодной комнате старого мадридского алькасара, и рядом с ним не было никого, кроме преданных мавров. Слуги и приближенные, включая вероломного Диего Вильену, бросили его, едва стало ясно, что он не выживет. Как сказал Мендоса, к нему отнеслись не с большим уважением, чем к подыхающему псу; кардиналу самому пришлось нанять людей, чтобы подготовить тело Энрике к погребению.

По обычаю, я не присутствовала на похоронах единокровного брата. Вместо этого заказала мессу в соборе Сеговии, пока кортеж покойного короля ехал в монастырь Санта-Мария-де-Гвадалупе, где ему предстояло обрести вечный покой. Молясь о душе брата, я заставляла себя вспоминать не капризного короля, с детства внушавшего мне недоверие и страх, но странного робкого человека, которого я встретила много лет назад и который отнесся ко мне с любовью. Я бы соврала, сказав, что мне будет его не хватать после всего случившегося между нами, но все же нутром ощущала утрату и одиночество, осознавая, что из троих, в чьих жилах текла кровь нашего отца, осталась только я одна.

Но при всем желании я не могла оплакивать его и дальше — меня ждали срочные дела. Сложнее всего было решить, объявлять ли о моем вступлении на престол немедленно или подождать возвращения Фернандо. Каррильо убеждал, что нельзя терять времени. Как и Кабрера, он считал, что любая задержка может угрожать моему праву на трон. К тому же у нас не было гарантий, что Фернандо вообще сможет приехать, учитывая войну в Арагоне. И все же я колебалась почти целый день, пока мне не представилась возможность посоветоваться с кардиналом Мендосой, вернувшимся с похорон Энрике. Я доверяла прелату, который придерживался умеренных взглядов, одобрял мои действия и сохранял при этом лояльность Энрике. Он молча выслушал поток моих сомнений и опасений, что я могу оскорбить Фернандо и повредить нашему браку, провозгласив себя королевой в отсутствие мужа, и спокойно ответил:

— Я понимаю, сколь трудны были для вас последние дни и сколь многому вам теперь приходится противостоять, но вы единственная наследница королевства. Ваш муж, Фернандо Арагонский, получит титул короля-супруга, но у него нет иных наследственных прав в Кастилии, что он сам подтвердил своей подписью на брачном контракте. Право на трон, дитя мое, принадлежит только вам.

Я провела вечер в мучительных раздумьях, стоя на коленях перед алтарем в моих покоях и моля Бога о наставлении, об ответе, который снял бы с моих плеч бремя вины. Хотя в Кастилии были и прежде королевы, ни одной из них не удавалось успешно править долгое время. Совершала ли я грех гордыни, полагая, что сумею добиться того, чего не смогла до меня ни одна женщина? Королевство, которое мне предстояло унаследовать, превратилось в логово порока и лживости; казна стояла на грани банкротства, народ голодал. Многие гранды, если не все, — не говоря уже о святом отце в Риме и властителях других стран, — сказали бы, что Кастилии требуется жесткое правление принца вроде Фернандо, закалившего в боях отвагу и силу и готового сразиться со многими стоявшими на нашем пути препятствиями.

Меня тревожила мысль, что Фернандо, скорее всего, сказал бы то же самое.