Клятва на стали

Наподдала еще, глянула снова. Закусила губу и кивнула.

– Ладно.

– Замечательно, – сказал я. – Тогда мне осталось найти лавку писца. Не знаешь такой поблизости?

13

Через три дня, как было обещано, я нашел йазани сидевшим на корточках у стены в Нижнем Городе. Он показывал танец теневых кукол. Вокруг столпились дети и подростки, галдевшие и смеявшиеся над представлением. Никого не заботило то, что силуэты плясали сами по себе и все участие йазани сводилось к редкому слову и помаванию тонкой оливковой веточкой. Когда мы приблизились, он сунул ее под мышку, подставил руки под солнечный луч и изобразил на пыльных кирпичах тень петуха. Несколько невнятных слов – и вот петух выпорхнул из своей тени, присоединившись к безмолвному танцу черного пса, слона, дракона и человека.

Толпа заулюлюкала и разразилась аплодисментами. Человек улыбнулся. Затем он поднял взгляд и увидел нас с Птицеловкой.

– На этом все, друзья мои, – объявил он, вставая.

Подростки принялись издавать гадкие звуки, а младшие взмолились, но мужчина помотал головой.

– Нет, – сказал он. – У меня дела. Идите помучайте кого-нибудь еще.

Толпа рассеялась. Пара мальчишек постарше наградила нас обвиняющими взглядами. Я ответил тем же, постаравшись смотреть сурово, но с бесстрастным лицом. Да, это были щенки и волчата, но при неправильном обращении могли и завалить, тем более незнакомца.

Мужчина отряхнул штаны и усмехнулся под нос. Он был одет на «городской», как я начинал догадываться, манер: в подвернутые портки, тунику до колен и короткий жилет. Цвета были сплошь ржавые и красные; кремовая куфия намотана на голову, как тюрбан. С нижних краев рукавов и жилета свисали светлые кисточки. По дороге сюда наш караванщик серьезно объяснил, что это делается для отвлечения джиннов, которые предположительно обитали по всей пустыне, откуда и прибывали.

Что касалось самого Рта, йазани, то он был скользким и вертким, как его теневые куклы. Мне он поклонился по обязанности, Птицеловке – не совсем. И та залилась краской.

Хм.

– Ваша светлость, – заговорил он по-имперски с акцентом.

– Прошу прощения? – откликнулся я.

На его спокойном лице отразилось недоумение.

– Виноват, – молвил он. – Вы своего рода эмир, то есть Принц. Вам угодно, чтобы вас почитали иным обращением?

Птицеловка фыркнула.

– Меня устроит наименование Дрот, – ответил я.

– Дрот, – повторил он, пробуя слово на вкус. Я знал, что Джелем упомянул меня в письме, которое отправил вперед, но это не означало, что истинное звучание моего имени соответствовало тому, что он прочитал. – Дрот. Да. Превосходно. Я имею удовольствие быть Рассаном ибн Азим бе-Махлаком, родственником Джелема бар-Джана, прежде звавшегося Джелем ибн Абу Джхиббар эль-Тазан эль-Куаддис. – Он выдержал паузу и добавил: – Но вы можете называть меня Раазом.

Я уже открывал рот, когда Птицеловка пихнула меня локтем под ребра. Я глянул на нее. Она выгнула бровь и кивнула на Рааза.

– Это Птицеловка Джесс, – сказал я.

Очередной поклон, еще один долгий взгляд.

– Мои извинения за столь несовершенный для ваших ушей имперский язык, Птицеловка Джесс.

Снова румянец.

Я откашлялся.

– Значит, родственник Джелема? – переспросил я, вспоминая слова Джелема о его семействе: родные, дескать, будут счастливы видеть его исключительно мертвым.

Моя левая рука неспешно потянулась за сталью. Я прикинул, что сработает быстрее, если до этого дойдет, – моя кисть или его рот.

– Со стороны его жены Ахнийи, – уточнил Рааз, вновь повернувшись ко мне. – Через дядю мужа ее сестры. Я родственник, в лучшем случае, по имени и закону, но не по крови. В отличие от сородичей Джелема, мое племя не имеет причин от него отрекаться даже после его изгнания. – Он посмотрел на мою руку. – Или желать ему смерти.

– Однако ты называешь его родней, – заметил я. – Мне казалось, что джанийцы не признают семейной связи с изгоями.

– Это племенные особенности, – отмахнулся тот. – Очень сложные. Из моих сородичей одни согласятся с вами, другие – нет. Джелем помог мне поступить в эль-куаддийский вахик-тал, и я глубоко почитал его еще до того, как он женился на Ахнийе и стал моим дальним родственником. Когда от него отказались свои, я предпочел по-прежнему считать его родней. Что касается тазанов… – он отвернулся и якобы небрежно сплюнул, но я не сомневался в продуманности всех его действий, – это мелкие недоумки. Их старейшины не властны над тем, что я храню в моем сердце.

Мы с Птицеловкой переглянулись. Она вздернула плечи, ясно показывая: «Ты старший, тебе и решать».