Клятва ненависти

Словно Цербер понял меня, его тело переместилось подо мной, и тогда мы пустились в галоп. Деревья со свистом проносились мимо, когда позади нас поднималась грязь. Стук копыт Цербера эхом отдавался в моих ушах, стуча с таким же тяжелым ударом, как мое сердце.

Я наклонилась вперед, и жеребец побежал быстрее. Я наклонилась влево, мое тело неустойчиво на Цербере без седла, но я не отпустила. Я призвала его бежать еще быстрее, что он и сделал.

Подальше от замка…

И глубже в лес.

Шепот в моей голове стих. Призраки не могли следовать за мной сюда, и мои демоны были вынуждены сдаться пустыне Цербера.

Мое существование стало единым целым с черным жеребцом. Его копыта грохотали по грязи, и мое сердце бешено колотилось в бешеном темпе Цербера.

Не было страха.

Не было вины.

Нет было бремени.

Только прохладный ветерок в моих волосах, тепло Цербера, и я ничего подобного не чувствовала. Он забрал меня от моих грехов и прекрасной иллюзии, которая была моим спасением.

Прогремел гром, и небо разверзлось, бушуя. Дождь хлестал по нам, яростный и жестокий. Дождь промочил мое белое платье, зубы стучали, холод просачивался сквозь кости. Но мне было все равно.

Я распласталась на спине коня, сжимая его бока бедрами.

Цербер мчался быстрее, и тут я поняла…

Чувство оцепенения и пустоты на самом деле не было пустотой внутри. Люди так привыкли гоняться за счастьем, и оно нам нравится, его приятная и мягкая тяжесть, которая обволакивает нас. Счастье окутывает нас своим теплом. Поскольку это так знакомо, мы никогда не замечаем его тяжести, пока оно не исчезнет. Когда счастье заменяется чем-то другим, это дает нам иллюзию, что успокаивающая тяжесть исчезла. Так что теперь… мы невесомы. Опустошенные.

Но я никогда не была по-настоящему опустошенной... Я просто была полна всяких неправильных вещей.

И я заставила себя оцепенеть. Чтобы не чувствовать, как неправильно я чувствовала себя внутри.

Так было до сих пор, на спине Цербера, когда он бежал на свободе и дикости…

Наконец-то я почувствовала вкус свободы.

И это был чистый экстаз.

 

 

 

ГЛАВА 24

Киллиан

Ее пальцы сжимали струны, словно любовная ласка, ее смычок играл на каждом аккорде с нежным безумием. Ее серые глаза не отрывались от моих, и это убило меня.

Джулианна играла на виолончели с такой меланхолией, каждая нота попадала в другую мелодию, пока она не сочинила песню о безумной, уродливой любви – такой красивой и сладкой, но жестокой и болезненной.

Два потерянных любовника сталкиваются вместе с испорченными воспоминаниями и слишком большой горечью.

Это было жестоко и преследующе. Так чертовски красиво…

Мои пальцы сжались вокруг стакана с виски при воспоминании.

Джулианна больше не была призраком из моего прошлого, но все же… она преследовала меня днем и ночью.

Прошла неделя с той ночи, когда ее правда вышла наружу, а у меня все еще не было сил взглянуть в лицо предательству. Знать, что хотя она была женщиной, которую я оплакивал, она также была причиной моего полумертвого сердца.

Как я мог быть счастлив, что она жива и дышит, и забыть о последних трех годах страданий и чистой муки, когда я оплакивал ее предполагаемую смерть?

Это была горькая пилюля, и я не знал, как от этого избавиться. От такого жестокого обмана. Джулианна все равно получила то, что хотела.

Она хотела, чтобы я ушел, я ушел.

Она хотела, чтобы я возненавидел ее — я возненавидел с такой жестокой страстью.

Джулианна думала, что, разрушая собственную жизнь, свою историю любви, она как бы каялась в своих грехах. Это как-то облегчило бы вину за смерть ее сестры.

Я догадался, что это вина выжившего.

Ненависть к себе.

Самоуничтожение.

Самоосуждение.

Однако ее рассуждения были сильно ошибочны.

Это уже не имело значения. Было уже слишком поздно. Джулианна и я потеряли три года, и у нас никогда не будет шанса прожить эти годы снова.

Хотя время было каким-то бесконечным, мы были просто людьми. Мы не могли вернуться в прошлое, изменить прошлое, пережить мгновение...

То, что было потеряно в прошлом, ушло. Наша история любви была именно такой. Потерянная в прошлом.

Снова гром прогремел в небе. Последние два часа шел сильный дождь, что свидетельствовало о надвигающейся буре. Дождь громко барабанил в мои запотевшие окна, а сквозь тяжелые темные тучи ударяла молния. Проверив прогноз погоды два дня назад, Сэмюэл сказал мне, что надвигается буря.

Я решил, что она наконец-то наступила.

Я должен был проверить Цербера этим утром. Хоть он и был упрямым и бесстрашным конем — сварливее большинства жеребцов — он точно не любил бури. Он, должно быть, чувствовал, что это приближается. Его чувства были очень острыми.

Но присутствие Цербера слишком напоминало мне Рагну. Живой образ Джулианны, плачущей и умоляющей меня не забирать ее кобылу, пронесся в моем измученном мозгу. Чувство вины грызло меня, но я зажмурил глаза, прогоняя воспоминание прочь.

Джулианна хотела причинить боль … она отчаянно хотела искупить свои грехи. Ну, я сделал это чертовски легким для нее.