Клятва разведчика

— Ты, это, погоди, ты, это, чего спешишь-то? Ты, это, смотри на них, это, глядеть жалестно… Ты, это, на ноги их глянь — это не то ноги, не то, это, сапоги… это бархоткой чистить можно, как твои, это… Успеешь, это — поговорить… Юля! — окликнул он дребезжаще.

Из той же землянки появилась девчонка. Примерно наша ровесница, в широченных шароварах, грубых ботинках и мужской рубашке. На грудь переброшена толстенная коса. Она скользнула по нам равнодушным взглядом большущих синих глаз (как у персонажей японских мультиков — об-балде-е-ть) и спросила:

— Чего, Мефодий Алексеевич?

— Это, дочка, — он повернулся к ней, — ты, это, на кухню сходи, скажи, это — пусть там троих накормят, это, придут сейчас. А потом слетай, дочка, это, скажи, чтоб баню сделали. Сделаешь? Ну вот, это, и хорошо… — и обратился к нам: — Ну, сейчас, это, поедите, помоетесь, а там и поговорим, это, кто вы, откуда…

— Оружие, — хмуро сказал Сашка, — мы его не на помойке нашли.

— Никуда не денется ваше оружие, это, если всё хорошо будет. — Гном по имени Мефодий успокаивающе кивнул. — Так и получите его, это, обратно.

— Да вы что, — звонко начал Женька, хлопая глазами, — вы нас за немецких шпионов принимаете?!

Я, признаться, перетрусил очень. Раньше мне такой аспект встречи с партизанами в голову как-то не приходил — я просто заведомо считал их «своими», а вот что мы можем для них показаться «чужими» — я не думал. Женька пробудил во мне не очень приятные мысли… Но, с другой стороны, — как им ещё-то быть?

Гном подтвердил мои мысли. С извиняющейся улыбкой он сказал:

— Ну а, это, чего вы хотели-то? Это, доверяй, но проверяй… А что ж думаете — фрицы, это, дурней ветряной мельницы? Не дурней, и они, это, много раз это уж доказали. И вашего брата засылают, и беглецов, это, из плена, и всё, это, жалестные до невозможности… Когда б мы, это, все вот, это, верили так сразу, нас бы, это, уж давно по деревьям, это, развесили…

Что тут было возразить? Что всеобщая подозрительность — это плохо? Плохо. Когда ты сидишь дома в начале XXI и рассуждаешь об этом около телика или с книжкой на коленках.

Мы развернулись и пошли к кухне. По-прежнему под конвоем.

В три глиняные миски нам положили пустой овсяной каши, кажется, даже на воде. Лично я был такой голодный, что понял это уже потом, когда выскреб ложкой последние разваренные крупинки. Повариха — просто неприлично здоровенная, не толстая, а именно здоровенная баба — смотрела на нас с жалостью, потом сказала нашему конвоиру, сурово за нами надзиравшему:

— Скажи там, что не шпиены они никакие. Что я, шпиена от мальца голодного не отличу? — потом подпёрла щёку ладонью и вдруг со слезами сказала: — А я вам и добавки положить не могу, нету ничего почти… а вы вон какие голодные, ребятишки мои…

— Ну хватит реветь, теть Фрось! — свёл брови наш конвоир и получил половником в лоб.

— А чтоб тебя!.. Тоже только с горшка слез, ружьё ему дали — он и вспузырился! Бррысь!.. — и снова обратилась к нам: — Намучились небось… Да вы не бойтесь, вы правду сразу говорите, всё как есть, и всё сладится… Поели? Вот и ладно…

Мы вразнобой сказали «спасибо», и она снова запричитала:

— Да разве ж в прежнее время я б так вас накормила? Вы б и «спасибо» сказать не смогли… Да что ж этот Гитлер проклятущий нам жизнь-то порушил…

Пока мы ели, рядом снова появилась та девчонка — стояла и в упор нас рассматривала. Потом спросила:

— Готовы? Пошли, — и мотнула головой конвоиру: — А ты свободен.

— Убегут же, — попробовал возразить он.

Девчонка (кажется, её Юлькой зовут) смерила его таким взглядом, что парень покраснел и остался стоять на месте. Слышно было, как повариха удовлетворённо сказала:

— Как она тебя? То-то…

Честное слово, я ни разу в жизни — ни там, ни тут — не чувствовал себя так идиотски неловко, как в этот момент, когда шагал следом за девчонкой. Я был босиком, грязный и вообще какой-то перекошенный снаружи и внутри. В голове вертелось почему-то: «Давай познакомимся».

Нужен я ей, как собачий хрен.

— Значит, так. — Она остановилась возле землянки, из которой сочился через задёрнувший вход брезент пар. — Это баня. Вы, я вижу, подзабыли, что это такое. Там моются. Дальше разберётесь сами.

— Уж как-нибудь, — буркнул Сашка. — Там постираться есть где?

— Барахло кидайте наружу, — отрезала она. — Потом подождёте, тут постирают.

— По-моему, командир отряда — она, — сказал ей вслед Женька.

Предполагалось, что она уже не слышит, но Юлька резко остановилась:

— Ты. Длинный. Вот так сможешь? — Она что-то сделала рукой, и в бревно наката землянки в дециметре от щеки Женьки воткнулась финка. Откуда и как она её достала и как бросила, я не заметил. — У меня батя был лесником. Он меня один вырастил. А летом прошлым немцы за то, что он лошадей им не отдавал, привязали ему к ногам два мешка с песком и в колодец кинули. А я видела. И сделать ничего не могла… Дай финяк.

Женька не сразу смог его вырвать.

Я сидел и рассеянно потирал номер на руке. Да, это не переводная татушка. Прочная работа, не ототрёшь… Сашка с Женькой ещё плескались в глубине землянки.