Клятва разведчика

— Если всё сделать точно, то должно получиться, — сказал я, и Сашка кивнул. Женька непонимающе на нас посматривал, но молчал.

Мефодий Алексеевич покивал и сказал буднично:

— Ну так, это, что ж, вот утречком завтра, это, Ромка вернётся и обскажет, как, это, что на станции — в Борках, это, значит. Если, это, эшелонов с пехтурой нету, то, это, ночкой всё, это, и обделаем. А пока ещё, это, обдумаем. И ясно дело, это, — готовиться будем… Вот ты, Саш, это, значит, — он посмотрел на Сашку, который отложил ложку совсем, — ты говорил, это, ваши там есть, в пакгаузе?

— Наверняка, — сказал Сашка.

— Ну так, это, значит, ты их и выводить будешь. Возьмёшь ещё, это, троих и будешь. И всё это на тебе.

— Не подведу, — твёрдо сказал Сашка. — Или погибну, или сделаю.

— Да уж, это, сделай, погибших-то и так, это, немало, — покачал головой Мефодий Алексеевич и повернулся ко мне. — Теперь, это, вышки. Вышек там аж четыре. Хоть на одной, это, пулемёт уцелеет, и всё, порубят, это, наших враз. Я тут, это, лучших стрелков тебе назову, так ты возьми ещё троих, а сам-то, это, говорят и так хорошо стреляешь? Это, что значит — вышки на тебе, Бориска, так что уж и ты, это, не подведи.

— Борь, возьми меня, — сказал Женька. Я вспомнил, как он стреляет, и кивнул.

— Это, значит, ещё и Юлюшку бери, она хорошо стреляет, — посоветовал командир. — Ну а четвёртым с вами сам Илмари Ахтович пойдёт, он, это, стреляет-то тоже знатно. Вот только винтовок-то, это, с трубками, у нас всего одна. Вы уж пристреляйтесь, только, это, по пять патронов дам, это, больше никак.

«Винтовкой с трубкой» оказалась личная винтовка Хокканена — безукоризненный «маузер» в промасленном чехле, на который оставалось только облизываться. Женьке, Юльке и мне тоже достались «маузеры» — у них хоть и сильная отдача, но они и потяжелей, чем «мосинки», а значит — устойчивей.

После короткой тренировки — длинной она быть и не могла — я хладнокровно позаимствовал у тёти Фроси драный пограничный маскхалат, распустил его на ленты и несколькими обмотал «маузер», а остальные на скорую руку пришил тут и там, фестонами и просто одним концом, к своей куртке. Юлька, увидев меня в этом наряде, звонко расхохоталась:

— Ой, не могу! Лёши-ий!!!

— Именно, — бесстрастно сказал я. — Могу поделиться.

Хокканен хмыкнул и покачал головой. Женька почесал нос. Моему примеру никто не последовал — да ну и фиг с ним. У меня, кстати, почему-то было совершенно точное ощущение, что операцию откладывать не придётся.

— Ну что, давайте снаряжаться заранее, — капитан простецки высыпал на остатки моей материи горку золотисто-масляных парабеллумовских патрончиков, положил тут же полдюжины пустых плоских магазинов к «МП». — Борис, Евгений, у вас по сколько полных магазинов?

— По три, — сказал Женька за обоих.

— Ещё по одному можете забить, — кивнул Хокканен. — И это весь лимит на завтра.

— Сто двадцать патронов на брата — весь лимит?! — возмутился я. — Мы в бой идём или на стрельбы?!

— Сто двадцать восемь, — поправил Хокканен. — Ещё у тебя восемь в пистолете, а у Евгения семь в нагане. Кстати, нагановских патронов у нас нет вообще.

Усевшись вокруг материи, мы начали снаряжать магазины. Капитан неожиданно сказал:

— Форма на тебе здорово сидит, Борис. Носил до войны?

— Носил, — буркнул я. — А вы?

Он засмеялся. Я не понял, для чего он задал этот вопрос, но сам вопрос показался мне каким-то провокационным.

— Что ж, — сказал Хокканен, не продолжая этого разговора. — Завтра мы или обретём второе дыхание — как уставший бегун, или упадём замертво, не достигнув конца дистанции.

18

Налёт — вещь очень опасная, особенно налёт на превосходящего по силам врага. Я это знал, спасибо АСКу, хотя кое-кто из родителей даже возмущался, что «слишком много времени тратится на военную подготовку — зачем это нужно скаутам?!». Почему-то считают, что скауты нужны, чтобы снимать кошек с деревьев, переводить бабулек через дорогу, восстанавливать монастыри и хором петь песни. Вообще, мало кто знает, что Би-Пи в 1899 году призвал добровольцами под ружьё в осаждённом городе Мафекинг, гарнизоном которого командовал, мальчишек, многим из которых ещё не было четырнадцати. Они воевали, как взрослые. Заметьте — и это англичане, не русские, которые, как многие говорят, «ничьих жизней не ценят». Очевидно, Баден-Пауэлл, в отличие от нынешних горе-лидеров, верил, что на свете есть вещи поважнее жизни… даже для четырнадцатилетнего мальчишки.

Я опять не спал — сидел возле землянки и думал, что сейчас очень стильно было бы покурить самокрутку. Было звёздно-звёздно и довольно холодно для второй половины мая. Канонады не слышно…

Есть ли на свете вещи поважнее жизни? Я попытался проанализировать причины своих поступков. И вдруг понял, что мною движет целый комплекс желаний…