Мне хотелось мстить. Об этом я подумал в первую очередь, но само желание было ещё робким-робким и слабеньким, потому что я понимал — это не моё время, это просто история, данность, то, что было и что не изменить. Но это желание всё-таки имелось. Мстить и за себя — за то, что меня били, что заклеймили номером, что издевались… И за других. Да хотя бы за сожжённую деревню и труп изнасилованной и повешенной девчонки.
Мне стыдно было стоять в стороне. Это желание было определяющим, наверное. Русские — чаще всего ярко выраженные индивидуальности, но почти никогда не бывают индивидуалистами. Раз все вокруг — и тем более все, кто мне лично симпатичен! — делают какое-то дело, то как-то неловко отойти в сторону и начать пить холодную колу под зонтиком.
Мне было интересно. Да-да, как это ни ужасно — именно интересно. Ну с кем ещё такое случится?! Кому ещё доведётся такое пережить?! Интерес был жгучим — с таким вот интересом карабкаются на скалу или идут по болоту; а вот ещё шаг — и… ау?! Нет, стоп, ещё шаг… ещё… И мысль о том, что каждый следующий шаг может стать последним, буквально накачивала кровь адреналином. Ууххх, кла-асс!!! Смешно, но так…
Я хотел проверить себя. Да-да, именно это глупое, хрестоматийное желание, которое сейчас многие отрицают и принимают за пережиток, атавизм. А чего я стою? Вот смогу я завтра сделать так, чтобы вышки не открыли огонь? Смогу я стрелять, бегать, прыгать, реагировать быстрее, чем те, другие, враги?! Когда я думал о том, что кто-то из них может оказаться более метким, ловким, — мне становилось страшно. Но это был сладковато-затягивающий страх, толкающий проверять себя снова и снова…
Да вот, пожалуй, и всё… но это уже целый комплекс причин. Странно, но среди них не было желания сражаться за Родину. Я не мог воспринимать это государство как своё. Я вообще не воспринимал тут государства как такового — вокруг были оккупанты, мы прятались от них в лесу, Москва, Сталин, Красная Армия были далеко, и я не думал, что помогаю им одержать победу. Триколор, который я считаю своим флагом, тут скоро поднимет власовская армия предателей. А злобные деды в моём времени размахивают знамёнами, которым тут буквально поклоняются. Хотя бы вот такой пример.
— А ты чего тут сидишь?
Я поднял глаза. Это была Юлька — она шла откуда-то из леса, без пистолет-пулемёта, но на поясе висели финка и «маузер». Мне вдруг захотелось спросить, каково ей в одной землянке с четырьмя пацанами, но за такой вопрос можно схлопотать с размаху по морде и в моём времени, а уж тут…
— Не спится, — усмехнулся я. — Ночь перед боем. Всё такое. «Войну и мир» читала?
— Ну читала, — пожала она плечами. Потом подумала и поправилась: — Начала. Мы в школе ещё не проходили, я попробовала сама, но не смогла… — в голосе девчонки послышалось раскаяние в своей тупости. — А ты что, правда читал?
— Ну… читал, — кивнул я.
Юлька присела рядом, вытянула ноги:
— И что там про ночь перед боем?
Упс.
Я лихорадочно стал вспоминать мельком прочитанную сцену из этого скучнейшего романа — ну, где Петя Ростов сидит возле телеги и… что «и»? Так и не вспомнив, я пояснил:
— Вообще. Мысли всякие.
— А, — понимающе кивнула она, достала финку и начала строгать палочку, подобрав её из-под ног. — Здорово ты дерёшься. Поучишь?
— Если будем живы, то конечно, — не без юмора ответил я, но Юлька сказанное восприняла совершенно серьёзно:
— Ну, это конечно…
«Стихи, что ли, ей почитать?» — подумал я. Вздохнул и сказал:
— Звёзды красивые.
— Красивые… — Она кивнула. — А вон луна… Как ты думаешь, там жизнь есть?
«Есть ли жизнь на Марсе?» — промелькнула у меня ироничная фраза. Я ответил:
— Нет. Там даже воздуха нет.
— А может, они внутри планеты живут, — возразила Юлька. — Как у Уэллса. Ты не читал?
Если честно, я даже не понял, какую книгу она имеет в виду[28]. Но, чтобы не показаться полным пнём, я спросил:
— А ты не читала «Луна — суровая хозяйка»? Хайнлайна, писателя американского?
— Нет, — она покачала головой. — Расскажи?
Естественно, я умолчал, что в данный момент тридцатипятилетний Роберт Энсон Хайнлайн служит на станции морской авиации США в Филадельфии и, кажется, ещё только-только пробует печататься. А уж «Луну…» напишет только ещё через тридцать пять лет… К чему не относящиеся к делу подробности? Главное, что Юльке понравился рассказ — точнее, роман, который я рассказывал. Она ни разу не перебила, а потом, когда я умолк (язык отболтал, честное слово!), сказала с сожалением:
— Нет, я такого не читала…
— Его мало переводили, — нашёл я объяснение. — Я в библиотеке брал… Слушай, смотри, уже скоро светать начнёт!