Клятва рыцаря

– Я думаю, что она может стать незаметной, – сказал он. – Знаете, она так часто делает. Потому что слишком часто она нежеланная гостья. Здесь и там, для всех людей. Однако иногда она снимает свой плащ… или ветер приносит сюда ее благоухание. – Он приблизился к Герлин. – Или вы этого не чувствуете?

Герлин едва удержалась, чтобы не прильнуть к нему.

– У меня другие заботы, – сказала она. – Флорис, когда мы сможем уехать отсюда? Я хочу вернуться в нашу теплую крепость. И Дитрих…

Флорис обнял ее.

– Забудь о Дитрихе. Хотя бы на мгновение. Позволь мне согреть тебя…

Герлин разрешила себе забыться, совсем ненадолго. Было бы так чудесно укрыться в его объятиях, забыть о Дитрихе и епископе, о Роланде, Лауэнштайне… Почувствовать его теплые губы, отпустить все и больше не нести ответственность за владения и наследство.

Однако вскоре она выпрямилась.

– Я не могу забыть Дитриха, так же как не могу забыть тебя, – сказала она. – И это не идет ему на пользу. Я понимаю, он верующий…

Флорис кивнул:

– Если бы у его отца был еще один сын, его, наверное, отправили бы в монастырь. Жажда знаний, слабое телосложение… его дипломатические способности открыли бы ему дорогу к наивысшим должностям. Он наверняка был бы счастлив. Но он не получил бы Лауэнштайн… и тебя…

Герлин улыбнулась, однако в ее словах прозвучала и горечь:

– До этого момента он не жаловался!

Флорису не удалось так быстро перейти на легкий и учтивый тон.

– Если бы только ты была моей невестой… – прошептал он.

Герлин пожала плечами:

– Для этого нам следовало родиться в то время, когда госпожа Афродита еще правила миром – если это когда-либо происходило. А теперь настало царство Иисуса Христа…

– Но не в эту ночь, – сказал Флорис. С вечера четверга колокола молчали, до пасхального утра христианский мир был темным и осиротевшим. – Когда есть место язычеству… смотри, вон там Амур подмигивает нам! – с плутовской улыбкой он указал на крышу.

Герлин улыбнулась ему в ответ. Казалось, она действительно готова была поддаться и прижаться к нему. Но в этот момент, оповещая о начале богослужения, раздался звон колоколов, и отозвались колокола всех церквей Бамберга и округи.

– Христос воскрес! – сухо произнесла Герлин. – Нам следует вернуться в церковь…

Флорис удержал ее.

– Разве мы не задолжали госпоже Венере хотя бы один поцелуй? – прошептал он. – Раз уж она нас сюда привела… Смотри, маленький Амур, испугавшись, снова прячется вон за той звездой! Мы не можем его разочаровать.

Герлин невольно рассмеялась.

– На Пасху можно обняться, – пробормотала она.

В действительности так происходило во время богослужения. Но, разумеется, обнимались люди, которые сидели рядом, то есть женщины с женщинами, мужчины с мужчинами или же члены одной семьи на местах для богатых. Герлин прижалась к Флорису и почувствовала себя защищенной и утешенной. На следующий день празднования Пасхи закончатся, и все наверняка будет хорошо… Странно, что она думала о Дитрихе и беспокоилась о нем, пока обнимала другого, но ведь эта любовь была совсем другой… Герлин должна была признаться себе, что любила Дитриха, как мать любит своего ребенка, – а вот в объятьях Флориса она чувствовала себя женщиной. И когда рыцарь прижался губами к ее губам, она перестала о чем-либо думать. Герлин переполняли радость и ощущение начала чего-то прекрасного.

– Счастливой Пасхи! Христос воскрес, радостного праздника Пасхи вам!

Герлин и Флорис поспешили по коридорам крепости и приветствовали всех, кто попадался им на пути. Ни один из них не обратил внимания на то, что первым им повстречался Леон из Гингста – сразу же, на лестнице, ведущей к балкону. Ни он, ни она не подумали о том, свидетелем чего мог стать этот рыцарь. Ни Герлин, ни Флорис не чувствовали себя виноватыми.

Наконец во вторник обитатели Лауэнштайна отправились домой, несмотря на испортившуюся погоду. Согласно обычаю, гости должны были уехать с не меньшим количеством подарков, чем привезли сами, и Герлин опасалась, что снова придется брать отдельную повозку для даров. Однако Дитрих отклонил почти все подарки епископа или пожертвовал их местным монастырям, уверяя епископа, что ему достаточно быть одаренным честью провести с ним праздник Пасхи. Герлин пожертвовала все дары ближайшему женскому монастырю и оставила себе только крест, усыпанный драгоценными камнями. Епископа это вполне устраивало, он охотно оставил золото себе. Обе стороны были весьма довольны друг другом, и господин Отто согласился, чтобы лошади Дитриха и его возничий побыли в его крепости, пока дороги не просохнут.