Клятва у знамени

Трагедия Кровавого воскресенья — 9 января 1905 года — отозвалась по всей огромной стране не просто волнениями — революцией. 19 января учащиеся устроили демонстрацию на Гимназической улице. Демонстрантов рассеяла полиция, арестовав при этом семь человек. Директор гимназии Чебиш и директор реального училища Бабинский отправили попечителю Кавказского учебного округа паническую телеграмму: «В Кутаисе уличные беспорядки. Тревожное настроение охватило всех. Родители опасаются отпускать в школу детей. При данных условиях вести занятия затруднительно…»

Чебиш послал в Тифлис еще одну депешу: «25 января в конце большой перемены ученики произвели шумную демонстрацию. Пришлось распустить их по домам».

О бурной жизни однокашников Васо Киквидзе и, следовательно, его самого в эти дни дает достаточно полное представление сохранившаяся в архивах папка с надписью «Секретно» — «Дело Кутаисской мужской гимназии об ученических беспорядках, произведенных в январе месяце 1905 года».

Только одна страничка из этого пухлого дела:

«25 января в гимназии после первого и второго урока в верхнем и нижнем коридорах среди учеников раздавались шум и крики… В конце большой перемены, несмотря на присутствие к коридорах как инспектора, так преподавателей и помощников классных наставников, ученики сгруппировались в верхнем и нижнем коридоре; среди них послышались крики «долой» (по-русски и по-грузински)…Их крики прерывались нестройным пением песни революционного содержания, слышались отдельные возгласы «Да здравствует свобода», и кто-то крикнул «Долой самодержавие»».

Все эти богатые необычными событиями дни Васо пропадал на улицах. Никакие силы не могли удержать его в стенах гимназии. Только на улицу! Туда, где происходит что-то захватывающе интересное и важное.

Вот громыхает по булыгам фаэтон. В нем несколько гимназистов-старшеклассников. Васо не знает их фамилий, но лица ему хорошо знакомы. Вдруг грубый и повелительный оклик:

— Стой! Стой, тебе говорят!

Дорогу фаэтону преграждают четверо верховых. У каждого из-под лихо заломленной фуражки выбивается пышный чуб, за плечом карабин, слева бьется о сапог шашка. А еще у каждого нагайка, змеей вьется с рукава. Казаки!

Поднимается в фаэтоне тоненький, в узком мундирчике, с узким, белым от волнения лицом. Кричит что-то уряднику. Что — Васо не слышно. Он только видит… Удар — страшный, коротким тычком, в лицо прикладом… И уже нет белого узкого лица с горящими глазами… Красное месиво и темные пятна падают вниз, на мостовую, под копыта крутящейся бешено на месте белой казачьей лошади.

Взметнулись, засвистели нагайки, обрушились на других в фаэтоне, на извозчика.

На другой день с утра зашумела толпа у входа в гимназию. Все знали: двое, вчера избитых казаками, в больнице, в тяжелом состоянии. Двери гимназии на замке, И вот уже жалобно звенят под градом камней стекла на первом этаже.

Высокий семиклассник без шапки поднимает руку и тонким ломающимся голосом бросает в толпу дерзкие слова. Васо тоже знает их наизусть, эти строки революционного поэта Иродиона Эвдошвили:

Товарищи, идите вперед, вперед!
Да не дрогнут ваши сердца.
Хоть на груди появится кровавое тавро,
 А на лбу — ручьи пота.

Взметнулось, закачалось над толпой красное знамя. И вдруг кто-то в задних рядах тревожно, предостерегающе:

— Казаки!

Цокот кованых копыт по булыжнику. Патруль — полувзвод конных на углу Гимназической и Каравансарайской.

Большевистская газета «Пролетарий» описала то, что произошло через несколько минут в этот день — 14 февраля:

«Группа бастующей молодежи столкнулась с нарядом казаков. Засвистели нагайки, началось немилосердное побоище. Учащиеся, запершись в городском саду, осыпали градом битого камня скакавших вокруг казаков и стражников, которые, недолго медля, пустили в ход огнестрельное оружие. Послышался глухой треск ружейного залпа, затем другой, третий… Казаки обстреливали сад. Пули свистели у самых ушей собравшейся в разных пунктах массы обывателей, сверля стены, попадая в людей. Крики мести и отчаяния, плач женщин и детей оглашали воздух… Из сада и из массы раздавались по временам револьверные выстрелы. Несколько стражников свалилось с лошадей… На улице из кровавой лужи товарищи подняли трех убитых, обезображенных от ран рабочих. Раненых доставили в городскую больницу. Улицы опустели, и с наступлением ночи кончилась эта дикая вакханалия, но в городе воцарился неудержимый произвол казаков…»

Пройдут годы. Не раз еще встретится Василий Киквидзе с белоказаками. Столкнется с ними вольноопределяющийся Киквидзе и на бурлящем Юго-Западном фронте летом 1917 года, и через год — уже красным начдивом — под Царицыном. Казачья пуля оборвет в неполные двадцать четыре года его жизнь. Но об этом позже.