Гилли мотал головой, пытаясь выбросить из ушей слова, которые только что услышал. Пеплоед наверняка шутил, это просто глупая шутка суровых гномов – грядовых воителей. Кьярум просто хотел сказать, что Обжора слишком много жрёт, а запасов может не хватить до конца пути, что тогда придется искать еду здесь, в подземьях, а ведь здесь водятся только прыгуны, мягкопанцирные жуки, пауки, хробоиды… Гилли сглотнул раз, другой. Во рту сделалось кисло. Пеплоед, конечно, просто хотел отбить ему аппетит и напугать, чтобы Обжора согласился обходиться вовсе без еды до самого конца пути, даже если дорога займет еще много-много дней!
– Да, – Кьярум медленно отер усы плохо гнущимися пальцами. – Так ты мне скажи, Гилли из рода воинов: ведь должно быть в подземном мире нечто, способное уравновесить всё это дерьмо и Брокка Душееда, который
Обжора смотрел на Пеплоеда выпученными глазами, плохо понимал, о чем тот говорит: Гилли даже не заметил, что его стало колотить, мантия будто полоскалась на ветру, лоб блестел от пота, щеки и подбородок тряслись. Всё это было ненормально, совсем ненормально: безумец Шнейтик, гниющий заживо среди пауков, Кьярум, ничуть не удивившийся этому Шнейтику, походя заявляющий о готовности съесть его, пусть даже в шутку… А если не в шутку? Если Кьярум за два года своей жизни среди грядовых воителей успел повидать и сожрать пропасть ведает сколько таких Шнейтиков? Возможно, Пеплоед способен сожрать даже своего спутника Гилли, если вдруг запасы иссякнут раньше, чем они доберутся до грядовых воителей. О, камень, нужно идти быстрее! Быстрее!
Пеплоед с большой досадой оглядел вытянувшееся, побелевшее лицо Обжоры, вздохнул и сам ответил на собственный вопрос:
– Нет. Нет и нет, Гилли, должно быть нечто иное, нечто лучшее, чем всё это, нечто большее. Такое, что можно противопоставить жизни в дерьме. Страху, неизвестности, гнили. Городам, похороненным под пеплом, и Брокку Душееду в конце пути. Грядовые воители говорят, такое «что-то» – и есть Йебе Светлая: юная гномка в белых одеждах, что приходит после смерти за теми, кто не убоялся и не сломался. Она приходит за ними, играя на крошечной лире, берет их за руку и отводит в лучшую жизнь. Туда, где нет мрака, страха и дерьма. Разумеется, я тоже в это верю, Гилли из рода воинов! Иначе зачем вообще выходить за городские ворота, если нет ничего другого, кроме прыгунов, хробоидов, безумцев, страха и дерьма? Ради драгоценных камешков? Не-ет, Гилли, камешки – это слишком мелко для такой огромной пропасти, для всей этой безнадеги и отчаяния, камешки не спасут тебя от Брокка Душееда! Должно быть нечто большее.
– А я, признаться, считал, будто ты меч таскаешь лишь для равновесия, – заявил Эблон, догнав Илидора. Наверное, во всем подземном мире только Эблон Пылюга и мог сочетать обвиняющие и примирительные интонации.
Дракон рассмеялся, даже почти весело. Они шли на северо-восток по обочине давно заброшенной дороги, вытянувшись гуськом, и Пылюга улучил момент, когда никто из отряда не смог бы услышать, как он признает небесполезность дракона.
– Но ты даже лапой его удержал. Непростое это дело, наверное. Где научился? Зачем дракону меч?
Вопрос сдавил голову, словно железный обруч, Илидор моргнул, зажмурился, но время всё равно треснуло и надломилось с хрустом, как овсяные палочки с ягодной начинкой, которые продают на рынке около Гимбла, только вместо запаха тертой смородины через этот разлом до Илидора донесся его собственный смех и весёлый голос:
– Да в пропасть этот меч, Найло! Я дракон, а не наёмник!
Холмы Айялы, гигантская зеленая чаша на сколько глаз хватает, сладкий и свежий запах сияюще-зеленой травы – такой она бывает в тех краях только в начале весны. Вдали кувыркается в воздушном потоке молодой эфирный дракон, которому эльфы только-только разрешили летать. Вблизи мрачно высятся башни, где держат драконов, которым летать не дозволено. В воздухе еще держится утренняя прохлада, оглаживает щёки. Йеруш Найло сидит на валуне, подавшись вперед, одна рука опирается на колено, второй он накручивает на палец завязку капюшона. На нем шерстяные штаны и легкая куртка – собирается за пределы Донкернаса. Волосы, год назад остриженные из-за тяжелой болезни, топорщатся у висков и на затылке рваными прядями – они напоминают птичьи перья, да и сам Найло похож на хищную птицу, некрупную, диковинную и бешеную. Сине-зеленые глаза с безумным яростным восторгом смотрят на дракона, яркие тонкие губы подрагивают в кривой улыбке, похожей на оскал.
– Но ты должен уметь хоть немного обращаться с мечом, – говорит он и дергает головой, точно сейчас издаст воинственный клёкот. – Такие правила. Иначе тебя не отпустят со мной.
Илидор складывает руки на груди и смотрит на Йеруша сверху вниз, лениво щурит золотые глаза.
– И Уррек тоже в пропасть, Найло. Всё, что там есть – для вас, не для меня.
– Вот га-ад, – со вкусом проговаривает эльф.