Клятва золотого дракона (СИ)

– А придется, – весело возразил Илидор и тут же продолжил, не давая вставить слова: – Иган предлагает идти как раз на северо-восток, потому что оставшиеся записи того механиста совпадают по времени с большой битвой за город А-Рао.

– Ах Иган предлагает, – протянул страж и подбоченился: – ну, тогда, на самом деле, нам, наверное, не нужно на северо-восток.

– Так и думал, что ты это скажешь, – Илидор мотнул головой, золотые волосы разметались по плечам и спине. – Интересно, она тоже так и думала? Она тоже, наверное, заметила, что ты вдруг перестал ей доверять, как считаешь?

Дракон улыбался так дружелюбно, что Йоринг помимо воли тоже улыбнулся, хотя ему, вообще-то, было совсем не весело. Он ведь сначала так по-доброму отнесся к этой векописице, такой неловкой здесь, в подземьях, такой потерянной без окружения стеллажей и чернильниц, такой смущенной собственной неуместностью и тем, что вечно задерживает отряд. Йоринг хотел помочь ей, ободрить, словом – отнесся к гномке с непривычной для самого себя душевной теплотой, а она… она явно пришла сюда с каким-то булыжником за пазухой, с каким-то своим интересом, и стражу было досадно, что он не понял этого раньше. Тогда бы с самого начала он не отнесся к ней с такой беззащитной искренностью, и не было бы теперь так обидно, что Иган его теплоты не стоила.

В самый первый день разведывательной вылазки Йоринг опекал Иган, следил, чтобы она не оступалась и не падала, подавал ей руку и подставлял плечо, помогал взбираться на уступы, предлагал воду и всякое такое. Несколько раз он даже думал, что, когда они вернутся в Гимбл, он попросит кого-нибудь, кто выходит на привратный рынок, купить для Иган овсяные палочки со смородиновой начинкой, и представлял, как она будет с довольствием хрустеть этими сладкими палочками, и чувствовал, как в груди теплеет от этой мысли. Хотя вообще-то Йоринг не был склонен к подобным жестам и не то чтобы стремился радовать окружающих. По большей части он смотрел на них, как механист смотрит на всякие детали: эта будет полезна для такой машины, эта – для сякой, а вот ту остается лишь выбросить.

Не иначе – заботливым порывам Йоринг был обязан непонятно отчего вернувшимся воспоминаниям из детства, притом вернулись они настолько ловко, что он сам этого не понял.

Его, Йоринга, будущего воина, в детстве никто и не думал баловать, а вот его сестру, черноглазую хохотушку Гинджилл – сколько угодно. Йоринг и сам всегда старался сделать для нее что-нибудь хорошее, потому что она с такой искренней благодарностью принимала заботу, и потому что рядом с ней всем было тепло и уютно, как у лавового озера в сезон холодных камней. Гинджилл обожала рукоделие и яркие цвета – и все друзья и соседи несли ей самые красивые мотки цветной пряжи, которую только можно было найти на привратном рынке или в городах, куда заходили знакомые мастера и торговцы.

– Вот такого цвета небо? – спрашивала у них Гинджилл и вязала сине-голубой платок с редкими белыми вкраплениями – облаками.

– Вот так выглядит большая рыба? – и расшивала покрывало водорослями, чешуйчатыми рыбками, крабами, желтым донным песком.

Потом кто-то из торговцев, выходящих наружу, предложил носить рукоделия Гинджилл на продажу, прихватил с собой несколько салфеток, муфт, наволочек. Вернулся с новыми заказами, новыми мотками цветных ниток и купленными на сдачу орешками и печеньем. В Гимбле не растили орехов и не делали сладостей, в Гимбле не жили деревья и пчелы, не росла сладкая трава, не водились растения, из которых можно делать яркую краску для пряжи, а в подводных реках не плавали большие рыбы с красивой чешуей – только маленькие слепые бубарки, похожие на отрубленные пальцы.

Гинджилл взялась за новые заказы с каким-то остервенением. К тому времени из ясноглазой девчушки она превратилась во взрослую девушку, и рядом с ней уже не всегда было так хорошо и тепло, как рядом с лавовым озером в сезон холодных камней. Постепенно она всё сильнее замыкалась и всё больше времени проводила за работой, всё искусней вышивала, плела и вязала всякие красивости: шапочки, варежки, муфты, покрывала, салфетки, платки, наволочки, коврики, пояса… Соседи-торговцы получали свою долю с каждой продажи, потому с большой охотой таскали наверх все эти нарядные вещицы. На деньги, которые приходились на долю Гинджилл, для нее покупали новую пряжу, спицы, пяльцы и крючки, а остаток она строго велела приносить ей монетками, и никаких больше сладостей. Нередко Йоринг видел, как она шепчется с торговцами, о чем-то их расспрашивая. Ни брату, ни родителям Гинджилл ничего не поясняла, стала молчалива, нередко даже резка – словом, от маленькой девочки, которую так здорово было баловать, не осталось ничего, кроме имени.