Клятвоотступник

– Сашенька! Как идут у тебя дела на материальном поприще? Ищешь иномарку подешевле? С Николаем, наверное, уже давно примерились? Осталось сесть в машину и промчаться через пару границ…

Вопрос был с подвохом, никто из сидящих в этом не сомневался. Кузнецов от вопроса опешил, несколько мгновений приходил в себя. Он, сжав обеими руками лоб, словно намереваясь освободить свой мозг от алкогольного тумана, резко поднял голову и посмотрел на наставника. Тот, словно сфинкс, замер и внимательно смотрел ему в глаза. Физические и душевные силы вновь на какой-то миг оставили беглого солдата. Он прекрасно знал, что старик ждал от него правды и только правды. Ложь сейчас была неуместна. Сама жизнь заставляла дезертира держать своеобразный экзамен на человеческую порядочность, ему предстояло сделать это впервые в своей жизни. Его собеседник это делал в своей жизни неоднократно. Последний экзамен он «сдавал» на расширенном заседании ученого совета. Маститого ученого «секли» беспощадно, секли, как провинившегося школьника, только за то, что он решил выехать на историческую родину, тем самым изменив идеалам социализма той страны, которая вложила за его обучение большие деньги… Особенно усердствовал ректор института, известный на всю округу бабник и подлец…

«Схватка» поколений продолжалась недолго. Вгляд далеко немолодого мужчины, словно скала, давил на беглого солдата. Он, пристально вглядываясь в морщинистое лицо сгорбленного существа, которое в своей жизни всегда было человеком с большой буквы, приходил к однозначному выводу. Старик в данный момент не простит ему даже маленькой толики лжи. Он давным-давно его «вычислил», ему осталось только проверить свои результаты и гипотезы. Александр низко опустил голову, и сжав зубы, со вздохом произнес:

– Фридрих Иванович! Вы для меня сегодня своеобразное чистилище перед памятью моих родителей и моего прадеда, который погиб в Германии....

На этот раз настоящая исповедь беглого солдата состоялась. Его очередной монолог получился небольшим, но довольно четким. Он и сам этому радовался, что сбросил с себя тяжелый груз, который он носил все эти годы. Раньше он ни перед кем не исповедовался, скорее всего, не делал по причине отсутствия близких ему людей. Каштанка служила для него лишь отдушиной, которая на страдания человеческой души реагировала не так, как люди. Она лишь смотрела на плачущего хозяина и изредка лаяла. Он через некоторое время опять оставался со своими мыслями и бедами наедине. Не нашел он настоящей поддержки и со стороны Насти…

Господин Шмидт очередной монолог Сашеньки слушал с большим вниманием. Прерывать первую исповедь в жизни молодого человека он считал кощунством. Душа дезертира Советской Армии плакала и самоочищалась. После монолога он поднял голову и посмотрел на старика, который впервые в жизни стал ему самым близким человеком. Покаянный со слезами на глазах ждал от него реакции, любой реакции. Фридрих Иванович почему-то продолжал молчать и очень спокойно чертил вилкой какие-то замысловатые фигуры на дне пустой тарелке из-под пельменей. Разбирать его чертежи грешник не намеревался, ему было не до этого. Молчание пожилого мужчины его страшно угнетало, он уже стал сомневаться в порядочности немца. Ему хотелось сорваться с места и опять убежать в лес или рассеяться в толпе людей. От волнения он вспотел и стал озираться по сторонам. За ним, за дезертиром, как ему казалось, опять следил и гонялся весь мир. К числу «гончих» принадлежал и этот неказистый старичок, который так ловко вывернул его душу, вывернул без остатка....

Господин Шмидт, словно понимая опасения своего собеседника, еще раз внимательно посмотрел ему в глаза. Затем он медленно встал и крепко обнял его за шею. Мужчины от близости расплакались и быстро покинули ресторан. Яркое солнце, выходящее из своего зенита, продолжало еще щедро дарить свои лучи людям, снующим по чистым и ухоженным улочкам старой немецкой деревни. Прохожие, несмотря на всевозможные жизненные проблемы, были вежливы и обходительны друг с другом. Не уступали им в человеческой вежливости и автомобили. Огромного роста парень, держащий под ручку приземистого седого человека, то и дело подставлял свое лицо солнцу. Душа его ликовала, она ликовала не только от порядка и размеренной жизни на этом кусочке земли. Александр только сейчас понимал значение всего того, что он совсем недавно сделал в русском ресторане. Исповедь давала ему основание для реальной оценки происшедшего и происходящего с ним. Этим судьей в самый тяжелый период его жизни стал немец из бывшего Советского Союза. Кузнецов то и дело бросал взгляд на старика, тот все еще продолжал молчать. Прочитать его мысли ему было неподвластно. Наставник не промолвил ни слова до самого парка.

Лишь после того, как он удобно разместился на скамеечке под сосной, он опять по-философски произнес: