Клятвоотступник

Кузнецов на высказывания своего однополчанина никак не прореагировал. Он не мог понять того, откуда простой стрелок-автоматчик мог взять столько денег на пиво и на все остальное. В охотничьем гаштедте он также чувствовал себя своим человеком. Два часа в пивном кабаке для молодых ребят пролетели незаметно. Кузнецов впервые в своей жизни выкурил сигарету иностранного производства, до этого он иногда баловался родными. От импорта парня немного подташнивало. Да и пиво оказалось с большим градусом. От него сразу же ударило в голову. Сибиряк, сидя за столом, и сам не мог понять того, как два литра прохладной жидкости оказались в его желудке. За все время пребывания ребята только пару раз посетили туалет, который по чистоте и по запаху разительно отличался от общего туалета в казарме. Во время разговора самовольщики довольно часто бросали взгляд в сторону столиков, за которыми сидели местные немцы. Они не могли ни заметить молодой и стройной блондинки. Немка сидела от них через пару столиков и довольно часто бросала взгляд на русских солдат, которые о чем-то болтали на своем языке. В том, что именно Кузнецов ей был симпатичен, Александр почему-то не сомневался. B этом он убедился после того, как девушка с длинными белыми волосами подошла к ресторанной стойке и стала что-то шептать официанту на ухо. Мужчина подошел к ним через некоторое время и поставил на стол два маленьких бокала пива. Александр вопросительно посмотрел на улыбающегося немца, затем перевел взгляд на своего сослуживца. Исхаков заплетающимся голосом прокартавил:

– Мой земеля, ты даже не представлешь того, что кто-то из местных немок в нас влюбился… Это же очень хорошо…

Кузнецов молниеносно поднял голову и окинул взглядом столик, за котором только что сидела молодая особа. Блондинки уже не было…

Разговор в пивнушке для боксера оказался и на этот раз очень поучительным. Он находил много общего в мыслях и в поведении прапорщика Чернова, и старослужащего рядового Исхакова. Дембель не терял времени попусту в ожидании эшелона погрузки. Через местных немцев он продавал буквально все, что попадало под его руку, кое-что перепродавал и от своих земляков. Хорст, так звали официанта, служил хорошим посредником. Через него в пивнушке немцы покупали форму, куртки, всевозможные знаки отличия офицеров и солдат Советской Армии. Здесь же продавали штучные продукты питания, включая ракетницы и патроны. Нарасхват шел и бензин, который советские военнослужащие приносили в канистрах, продавали здесь или назначали покупателям другие места встреч. Рассчет производился как деньгами, так и спиртным…

Сослуживец Александра за пивом вообще разоткровенничался и рассказал все, чем была богата фантазия армейских «стариков» на поприще торговли. Именно от новоиспеченного друга Кузнецов узнал о том, что три года назад из Ленинской комнаты второй роты был украден бюст Ленина и сняты со стены все портреты Политбюро ЦК КПСС. Ротный замполит чуть было от этого инфаркт не получил. Молодого лейтенанта по случаю неординарной ситуации замполит части несколько раз «тягал» к себе на ковер, надеясь на то, что офицеру в конце концов удастся поймать «рыбку», которая так сильно напакостила. Попытки всевозможных начальников найти следы исчезновения партийных реликвий были безуспешны, хотя многие солдаты в роте, да и в батальоне, знали, кто это сделал. Узбек Тошбаев продал «святое» за три ящика пива довольно старому немцу, который прибыл на стареньком «Москвиче» прямо к контрольно-пропускному пункту мотострелкового полка.

Наплевательское отношение к службе у большинства офицеров, которое занималось вполне законной барахолкой, негативно отражалось на морально-политическом состоянии и боевой подготовке части. Солдаты были предоставлены каждый сам себе, то есть действовали по личному плану. Боевой подготовки, как таковой, не было. Кое-кто из командиров подразделений, особенно тогда, когда очередной миф о завтрашнем выводе войск рассеивался, выводил своих подчиненных на строевую подготовку или садил на политические занятия. Наличие свободного времени было еще обусловлено и тем, что немецкие власти признали казармы русских не пригодными для дальнейшей эксплуатации.

Рядового Кузнецова такой армейский «балаган» вполне устраивал, основным местом его службы стала кровать и столовая. Заниматься боксом он перестал, махать кулаками и потеть не было никакого желания. Боксерские перчатки спортивного авторитета лежали и покрывались пылью в ротной каптерке в шкафу вместе с парадной формой, которую он одевал во время великих гражданских и армейских праздников. И то не всегда. К своему ранее излюбленному снаряду – самодельной груше, которая находилась на чердаке казармы, солдат соизволил подняться только через три месяца, как возвернулся после «болезни» в часть. Александр решил «постучать кулаками» по собственному желанию, лежка в кровати ему уже прилично надоела.