Верзила до самого подъема не спал. Все переживал и перепроверял свое решение, от страшных мыслей иногда становилось дурно. Его сердце, как ему казалось, вот-вот остановится или вылетит из грудной клетки. Трещала и голова. Солдат то и дело поглядывал на свои командирские часы. До подъема оставалось около часа. На какие-то мгновения Александр заснул, заснул неожиданно для себя и для своей изболевшейся души. Во сне он увидел своих родителей, отца и мать. Сын лицо отца почему-то воспроизводил очень смутно, мать же видел отчетливо, словно живую. Видел каждую морщинку на ее красивом лице. Его только очень сильно поразили глаза женщины, они были очень грустными. Александр не мог понять странного поведения своей матушки, которая со слезами на глазах, улыбалась и приговаривала:
– Санечка, ты мой единственный… Задумку свою делай дальше… Это тебе волей Божьей предписано.... Иди дальше, ступай тверже… Бога нашего нельзя гневить… Иди дальше, моя кровинушка…
От пророческого сноведения Кузнецов проснулся и сильно вскрикнул, все его тело было влажным. На некоторое время он отключился от сего мира. Потом стал щупать руками свое лицо, словно проверяя наличие себя, как человека на этой земле. Затем резко опустил ноги на пол. Пришедшие ощущения свидетельствовали, что он лежит в военной форме на металлической сетке кровати и находится в небольшом спальном помещении. И это заставило его опять окунуться в мир земной жизни. Время неумолимо двигалось вперед. Что с ним произойдет дальше, что он будет делать сейчас или позже, он и сам не знал. До принятия окончательного решения оставалось тридцать минут, не больше и не меньше. Александр прекрасно одно лишь осознавал, что сейчас он владыка своей судьбы. Именно он, и никто другой, обязан был принять это очень важное решение. В эти полчаса цена его ставки была чрезмерно высока, просчет мог грозить жизненной катастрофой. Сейчас он очень боялся своей нерешительности, а может, даже и своей трусости. Если его желание дезертировать дойдет до офицеров, то ему несдобровать. Кузнецов опять посмотрел на часы, до команды дежурного по роте оставалось десять минут. Он быстро вскочил с кровати и также быстро покинул расположение роты…
Только через два часа открылись ворота контрольно-пропускного пункта части. Мотострелки покидали военный городок, покидали навсегда. Все те, кто шел в строю, прекрасно это знали и понимали. Кое-кто из офицеров украдкой смахивал слезы и не без причин. Из них никто и никогда уже больше не приведет с учений своих подчиненных на этот очень уютный клочок земли. Здесь уже никогда не будут раздаваться военные марши, от которых большинство местных немцев было без ума. Были и те из них, кто злорадствовал по поводу военной мощи страны Советов. Злопыхателей становилось все больше и больше, особенно в последнее время, когда было принято решение о выводе советских войск из Европы…
Капитан Макаров выходил со своей ротой в составе полка. Желания, как такового, покидать военный городок у него не было. Он очень тяжело переносил «вынос», однако старался быть примером для своих подопечных. Его сильный голос раздавался везде и это помогало солдатам и офицерам. Он лишь несколько сдал, когда в последний раз проходил мимо «своего» офицерского дома. В двухкомнатной квартире пятиэтажки он вместе с женой и дочкой прожил без малого пять лет. Сейчас небольшое строение в темноте было неузнаваемо, было даже зловеще чужим. От этого чувства и ощущения ему стало холодно. Он невольно поежился, хотя на улице была июльская ночь. Александр после того, как рота в последний раз переступила порог КПП, неожиданно вышел из-строя, вышел не для подачи очередной команды или указания. Его боевая сотня шла на станцию погрузки спокойно, соблюдая гробовую тишину. И эта тишина седого офицера не только пугала, но и страшно на него давила, давила, словно самый большой пресс на этой планете. Ему было очень стыдно и обидно за себя и за своих подчиненных, которые с оружием в руках уходили очень незаметно с той земли, которую полвека назад освободили от фашизма их деды и прадеды. Седовласый капитан, и сам не зная почему, все стоял и смотрел то на казарму, то на дом. Слезы, словно капельки утренней росы, медленно падали из глаз и также медленно скрывались среди заросшей его щетины.
Из состояния нервного оцепенения ротного командира вывел лейтенант Макорин, взводный. Подчиненный был весь в «мыле» и очень расстроен. Он, скорее всего, от усердия перенапрягся и поэтому тяжело дышал. Офицер, увидев начальника, быстро надел на свою плешивую голову фуражку защитного цвета и громко отрапортовал:
– Товарищ гвардии капитан, я этого Кузнецова всю ночь ищу… Вчера днем и вечером его видели, а сейчас его нет… Этот боксер, словно сквозь землю провалился… Я думаю, что все обйдется без ЧП. Дембель законы знает и шутить с ними не будет…