Клятвоотступники

— Я прошу вас успокоиться, Федор Федорович. Я вам уже говорил, что секретарь ЦК — человек непредсказуемый и такой черты, как деликатность, не имеет. Считая, что ему все позволено, он беспощаден в характеристиках и принимаемых решениях. К нам Виктор Яковлевич отнесся еще лояльно, поэтому простим ему эти характеристики, а проще, не обратим на них внимания, — старался успокоить своего заместителя министр.

— Вы не сможете, Иван Георгиевич, проигнорировать выступление газеты. Министерство обязано будет дать письменный ответ о принятых мерах. Защитить меня вы не сможете, а оскорбление просто так я проглатывать не хочу, поэтому прошу дать разрешение на выезд в Белоруссию. Квартиру я еще не получил, так что вам легко будет расстаться с Рыковым.

— Давайте наш разговор перенесем на завтра, тогда и решим окончательно, что делать. Вас прошу спокойно все обдумать и не принимать окончательного решения в таком состоянии. Оно может быть ошибочным. Договорились?

— Договорились, — ответил Рыков.

К концу рабочего дня раздался звонок из отдела административных органов ЦК. Рыкова приглашал на беседу заведующий отделом Владлен Порфирович Дауд, который в назначенное время приветливо встретил его в своем кабинете и угостил ароматным кофе. Федор Федорович инстинктивно чувствовал глубокое уважение к этому пожилому, умному, седому человеку. От него исходило удивительное спокойствие и доброта, положительно воздействующая на собеседника, отвечающего ему тем же.

— Что произошло, Федор Федорович? Зачем принимаете непродуманное решение уехать из республики? — спросил Владлен Порфирович.

— Мое решение продуманно. Поступить иначе я не могу, после того как меня публично унизили в газетной статье. Я не имею морального права встречаться с личным составом министерства и горрайонов и ставить перед ними задачи. Они действительно посчитают, что я болван, по протекции попавший на высокую генеральскую должность. Остается одно — уехать на родину.

— Сообщение готовил корреспондент газеты, а содержание согласовано с инструктором нашего отдела. Он наказан. В отношении вас мы сделаем поправку и принесем извинение в той же газете. Если вы согласны с принятыми мерами, то будем считать инцидент исчерпанным. О вас хорошо отзывается Иван Георгиевич Ганчук и дает отличную характеристику, — немного подумав, сказал Дауд.

— Спасибо вам, Владлен Порфирович, спасибо и Ивану Георгиевичу. Я к нему также отношусь с большим уважением. Принятых мер будет достаточно для того, чтобы чувствовать себя человеком и открыто смотреть в глаза своим подчиненным.

— Будем считать, что мы с вами договорились, — Дауд открыто посмотрел на Рыкова. — Заглядывайте к нам, Федор Федорович. Здесь вы всегда найдете поддержку, — поднимаясь с места, сказал он.

— Есть, Владлен Порфирович. Еще раз большое спасибо за внимание ко мне, — Рыков пожал протянутую руку и направился к двери.

В следующем номере газеты приносились извинения заместителю министра внутренних дел Рыкову за допущенные неумышленные искажения даваемой ему характеристики.

* * *

Солнечные, жаркие дни манили на озеро, реку или к любому водоему, где можно понежиться в прохладной воде. Но не каждый мог воспользоваться такой возможностью, пребывая в городе и изнывая от духоты. Становилось чуть прохладнее, когда приходили обильные дожди, отмывая улицы от пыли, остужая перегретый асфальт и стены домов. После такой «санитарной» обработки города дышать становилось легче.

Ситняк стоял у окна и смотрел на улицу, обдумывая пиковое положение, в которое попал. Подавленное состояние не проходило, и причиной тому было только одно — расследование уголовного дела. Его словарный запас, обедненный служебной лексикой, не находил тех сильных слов, в которых он мог бы выразить все свое презрение, всю свою ненависть к этому, по его убеждению, подонку Саневу. Да, черт возьми, служебная фортуна обернулась к нему лицом, и именно он, Петька Санев, которого, при связях Ситняка в былое время, он мог бы растереть как муху по стеклу, сдерживал свое слово. С каждым днем он все ближе и ближе подступал к нему, все крепче и крепче сжимая горло ему, Ситняку, и его приятелям, не без основания угрожая изобличить их всех в совершенных преступлениях. Невзирая на свое комсомольское прошлое, Ситняк успел поднатореть в уголовном праве и твердо знал, что преступных дел за ним и сотоварищами числится немало.