Клятву сдержали

На ночлег остановились, когда уже было совсем темно. Нашли какую-то яму, улеглись в ней, плотно прижавшись друг к другу. Измученные, забылись в каком-то полусне.

Ночь была холодной, к утру окоченели. Едва начало светать, поднялись, чтобы идти дальше.

Только сделали несколько шагов, как чуткий Сенька-цыган вдруг замер, прислушался:

— Тихо! Кто-то идет.

Мы затаили дыхание. И явственно услышали в кустах шорох, а потом негромкий свист. Тишина. Потом опять свист и шорох, но уже ближе.

Мы переглянулись, теряясь в догадках. Погоня? Слежка? Сенька опустился на землю, пополз вперед, чтобы выяснить обстановку. Вдруг перед ним из кустов вынырнул мальчик лет четырнадцати, в длинной не по росту телогрейке, подпоясанной немецким солдатским ремнем. Он пробирался тоже ползком, иногда приподнимался, внимательно осматривался и снова исчезал в кустарнике. Нас он пока не видел, мы следили за каждым его движением. Вот мальчик снова остановился, приподнял голову, негромко свистнул. Прислушался, пополз дальше.

Он был один и кого-то искал. Сразу вспомнились слова Михайлова: «Там вас найдут…» Наверное, он послан за нами. Сенька-цыган приподнялся, ответил мальчику коротким негромким свистом. Тот бросился на свист. Когда заметил нас, обрадовался, уже не прячась, побежал навстречу.

— Наконец-то нашел! Я от Михайлова. Через Одуху он приказал отвести вас к леснику.

Вторая фамилия была нам незнакома, мы насторожились. Мальчик тотчас же успокоил:

— Да не бойтесь, не бойтесь… Одуха тоже наш!

Пошел впереди, мы двинулись за ним.

— Ну и забрались! — произнес он на ходу, косясь на нас быстрыми, живыми глазами. — Чуть разыскал…

Неожиданно остановился, воскликнул:

— Да! Вы же голодные! Сейчас накормлю.

Вытащил из-под телогрейки кусок сала, пару луковиц, краюху хлеба. У нас загорелись глаза. Давно мы не видели таких деликатесов. Мальчик разделил еду на три равные части, роздал нам.

— А себе? — спросил я.

— Кушайте, кушайте! Я поел.

Дважды просить не пришлось, мы с жадностью набросились на еду.

Сало с луком и хлебом! Впервые за столько месяцев лагерной жизни! Такое нам виделось только во сне…

Шли мы долго, но уже не так торопливо, как вчера. Изредка отдыхали. Мальчик вел себя непринужденно, держался с нами свободно. Он заводил нас все глубже в лес, но чувствовалось, что знает его хорошо, ориентировался в нем как дома. К нам постепенно стало приходить чувство относительной безопасности, напряжение, вызванное побегом, постепенно спадало. Мы незаметно привыкали к свободе.

— Слушай, как тебя зовут? — спросил я у мальчика.

— Стасик. А тебя?

— Ибрагим.

— Ибрагим? — удивленно протянул он. — Ты что, татарин?

— Да нет. Армянин.

— А я вот грузин, — улыбаясь, сообщил Симон.

— А я цыган, — добавил Сенька.

— Ого! — еще больше удивился мальчик.

Наш маленький «интернационал» между тем вышел на полянку, в дальнем конце которой показалась хибарка лесника. Стась смело пошел вперед, мы же остановились. Страшно было вот так, сразу, подходить к домику. Кто его знает, что нас там ждет! Вдруг засада?

— Пошли, пошли… — торопил нас Стась. — Не бойтесь.

Подвел почти к самому домику, остановился:

— Ну, бывайте. Заходите сами. Там уже есть люди.

Нырнул в кусты и исчез, словно растворился. Это еще больше насторожило нас.

Долго простояли мы за деревьями неподалеку от домика, не решаясь войти. Но ничего подозрительного не обнаружили, и Симон наконец решился:

— Пошли!

Мы ступили на порог. Симон распахнул дверь и сразу резко отпрянул. Через его плечо я успел заметить в комнате… немецкого солдата.

Засада! Предательство?! Мы кубарем скатились с порога, бросились снова в лес под защиту деревьев.

— Куда?! Назад! Чего испугались? — послышались за спиной веселые, удивленные голоса. — Да стойте вы, черти!

Мы осторожно выглянули из-за стволов деревьев. Возле хаты стояло несколько человек. Среди них я различил знакомую фигуру Игната Кузовкова. Значит, все же наши! От сердца отлегло. Но немец! Неужели он нам почудился?

Мы возвратились.

— Ну, с благополучным вас… — Игнат обнял каждого, повел в дом.

За столом сидели люди, и первым, кто бросился в глаза, был человек в немецкой форме. Молодой, круглолицый, он приветливо улыбался нам. Мы с опаской приблизились к нему, а он живо вскочил, каждому крепко пожал руку. Потом, обращаясь к Игнату и показывая на нас глазами, что-то сказал. Игнат засмеялся, перевел:

— Говорит, сейчас возьмет вас под конвой, опять в лагерь отведет.

Кругом заулыбались, и мы окончательно успокоились — немец наш!

Осмотрелись. В глубине комнаты был еще человек. Он полулежал на койке, смотрел на нас лукавыми глазами.

Алексей Манько! Неужели… Мы бросились к нему.

— Как ты здесь оказался?

— Так же, как и им. Благодаря Михайлову, — весело ответил он.

Таким образом, в доме лесника собралось несколько военнопленных, которым с помощью Михайлова удалось вырваться на свободу. Они познакомили нас с немецким ефрейтором Станиславом Швалленбергом.