Клятвы мертвых птиц

Елена Кондрацкая Клятвы мертвых птиц

Иллюстрации на обложке и форзацах Татьяны Дадочкиной

Разработка серийного оформления Екатерины Петровой

Дизайн обложки Александра Андреева

© Е. Кондрацкая, текст, 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

* * *

Огонь души, смейся, пляши!

Смерть под окном, не пускай её в дом.

Пылай, гори, птицей лети,

Ведь две жизни у Ворона, как ни крути!

Группа «Чай с Вербеной»

1 Свободный волк в серебряном ошейнике

Атли лежал на холодному полу тронного зала Царских Палат, прикованный серебряными кандалами к пустующему трону. Обнажённое, измученное тело покрылось мурашками. Серебро жгло запястья и шею. А ещё безумно болела левая сторона лица, спрятанная под повязками.

Атли перевернулся на спину, перевёл взгляд на огромную клетку, стоящую с другой стороны от трона. В ней беспокойно ходил из стороны в сторону медведь. Царевич Дарен. Прутья клетки, когда он к ним приближался, вспыхивали, покрытые тлеющими рунами.

Они так и не смогли выбраться из города в ту ночь. Обезумевший от пробуждения после долгой спячки медведь и израненный им Атли стали лёгкой добычей для чернокнижников. Каким-то чудом им удалось прорваться ко второй стене Даргорода, а дальше – всё как в тумане. Атли очнулся уже здесь, совершенно голый и прикованный к трону нового правителя.

Зал был практически таким же, как раньше, только исчезли полотна с изображениями медведей – символами царского рода. На их месте, за троном, развернулся чёрный гобелен с вязью красных рун. Руны были сплетены так плотно и замысловато, что никак не получалось угадать их общее значение. Часами лёжа на полу, Атли разглядывал вязь, силясь понять написанное, но раз за разом ответ ускользал от него, будто сами руны не хотели, чтобы их читали те, для чьих глаз они не были предназначены. А возможно, это измученное голодом, болью и издевательствами сознание Атли играло с ним, размывая и без того хаотично блуждающие мысли.

Двери заскрипели, отворяясь, и в зал вошла девушка с лоханью воды и жгучей, дурно пахнущей мазью, лежащей в одном из карманов передника. Волк внутри Атли почуял её ещё за дверью, зарычал и прикрыл морду лапами. Чернокнижница по имени Сорока приходила дважды в день, утром и вечером, чтобы обработать рану, и хранила молчание, что бы Атли у неё ни спрашивал.

Сорока поставила лохань на пол и, нахмурив густые чёрные брови, пнула Атли по ноге. Несильно, просто привлекая к себе его внимание. Атли с трудом пошевелился – сломанные медведем рёбра срастались медленно из-за серебра, пленившего Волка, и напоминали о себе при любом движении. Атли медленно сел, скрестив ноги и прикрываясь ладонями, хотя его нагота мало интересовала Сороку.

Она подобрала юбки и опустилась на корточки. Один глаз её был карий, почти чёрный, а второй – белый, слепой, он привлекал внимание к огромному розовому шраму, явному последствию сильного ожога. Шрам охватывал всю правую сторону лица, спускался на шею и прятался под белой вышиванкой. Левая сторона лица сохранила красивые, правильные черты и даже иногда улыбалась Атли.

Сорока стянула с лица Атли пропитанные сукровицей и мазью повязки, вытащила из передника чистую ткань и опустила обожённые руки в лохань с чистой водой. Атли аккуратно приоткрыл левый глаз, уже по привычке проверяя, сохранил ли тот способность видеть. К счастью, пока да.

– Если ты снимешь с меня серебряные побрякушки, всё мигом заживёт и больше не придётся тратить время и возиться с повязками, – бросил Атли почти шутливо.

Сорока не ответила, хмуро рассматривая рану.

– Всё не так уж плохо, а? – снова попытался Атли. – Как считаешь, останется шрам?

Вместо ответа Сорока приложила мокрую тряпицу к ране, Атли зашипел от боли и отпрянул, но чернокнижница ловко ухватилась за цепь, что крепилась к его ошейнику, и грубо дёрнула на себя. Серебро впилось в кожу, обжигая и заставляя Атли подчиниться.

– Знаешь, я всегда питал слабость к сильным женщинам, – выдавил Атли, морщась, но позволяя Сороке промыть рану. – То есть чувствовал себя рядом с ними слабым и ничтожным. Моя учительница по фехтованию – двухметровая оборотниха – каждый день заставляла меня эту слабость ощущать. Пусть мне было пять, а ей семьдесят – лупила она меня деревянным мечом, как равного. Кто знает, может, поэтому я в итоге выбрал мужчин.

Тонкие губы Сороки тронула тень улыбки. Она выудила из кармана баночку с мазью, и Атли прикрыл глаза, приготовившись к тому, что сейчас рану будет печь. В нос ударил запах полыни и аконита. Волк поджал хвост и заскулил.

– Где ты научилась врачевать? – спросил Атли, пока Сорока накладывала чистую повязку. – У тебя очень искусно выходит. Твоя мать научила?

Руки Сороки дрогнули, и Атли с досадой понял, что оплошал.

– Мою мать убили твои люди, – сухо сказала Сорока, взглянув на Атли исподлобья.