Клич перелетных гусей. Японская классическая поэзия XVII – начала XIX века в переводах Александра Долина

И среди сэнрю, и среди кёка можно найти массу любопытных и смешных «куплетов», «эпиграмм», «пародийных максим», комических парадоксов и просто ритмизованных шуток. Однако понять такого рода юмор могли только читатели, причастные к данному конкретному окружению и конкретному культурному контексту. Кёка, построенные на пародировании или обыгрывании мелких эпизодов классических произведений японской и китайской литературы, как и на шаржировании известных политических персонажей своего времени, особенно трудны для расшифровки. В известном смысле здесь допустимо сравнение с традицией российского анекдота в советское и постсоветское время. В большинстве случаев юмор со всеми его обертонами остается за гранью понимания иностранца, не знакомого с реалиями быта, политическими традициями и культовыми героями советской литературы. В наши дни сэнрю и кёка эпохи Эдо практически недоступны японскому читателю и «законсервированы» в сериях литературных памятников. Хотя достойной замены им в Новое время найдено не было, традиция сочинения юмористических миниатюр осталась, перекочевав на страницы комиксов и в кружки сэнрю при районных домах культуры. Однако вместе с пародийно-сатирическими жанрами из поэзии и прозы почти полностью исчезло питавшее их тонкое чувство интеллектуального юмора, которое так оживляло и разнообразило культуру Эдо.

Песни «веселых кварталов»

Важным дополнением к высокой классике эпохи Эдо служит фольклор «веселых кварталов», и в первую очередь лирические песни-коута, сложенные жрицами продажной любви. Перелистав страницы новелл Ихара Сайкаку или «бытовых» драм Тикамацу Мондзаэмона, мы обнаружим любопытный факт: героини большинства этих признанных шедевров мировой литературы – гетерэ-юдзё, обитательницы «кварталов любви» Эдо, Киото или Осаки.

Институт гетер в Китае, Корее и Японии существовал с незапамятных времен. В Средние века каждый большой город мог похвалиться фешенебельными домами терпимости с «товаром» на любой вкус. В начале XVII в. правительство сёгуната, заботясь о нравственности подданных, повелело вынести «веселые кварталы» за границы городов. Так возникли мегаполисы «свободной любви» со своей обособленной жизнью – Ёсивара на окраине Эдо (в 1617 г.), Симабара близ Киото (в 1640 г.), Маруяма в Нагасаки и сходные кварталы в других городах.

Фольклор «веселых кварталов», плоть от плоти культуры укиё, вобрал в себя все достижения многовекового народного песенного и поэтического искусства. «Веселые кварталы» были не только обителью плотских удовольствий, но и прибежищем городской богемы, неофициальными центрами культуры своего времени. Профессиональные литераторы, часто посещавшие кварталы любви, записывали и обрабатывали сочинения неизвестных поэтесс. Художники, мастера гравюры укиё-э охотно делали иллюстрации к сборникам. Песни коута появлялись в новеллах и драмах, на листах гравюр, выходили уже в XVI в. отдельными изданиями. Они начали завоевывать популярность с публикации в 1600 г. книги «Рютацу коута» («Песенки Рютацу»), составленной, как это ни удивительно, монахом секты Нитирэн. В дальнейшем все произведения вольного городского фольклора стали именоваться в честь сборника Рютацу «песенками» – коута. Со временем к ним добавились сюжетные баллады, которые сливались с драматическими сказами дзёрури, составившими фольклорную основу многих пьес Тикамацу и его современников. В период Токугава было опубликовано много сборников коута: «Собрание песенок нашего мира» (1688–1703), «Сосновые иглы» (1703), «Песни птиц и сверчков, записанные в горной хижине» (1771), «Старинные „песенки-оленята“ из Ёсивары» (1819). Составители, боявшиеся обнаружить свою причастность к низменному жанру, лирике «цветов», сохраняли инкогнито.

Поэзия «веселых кварталов», подобно фривольной прозе и эротической гравюре сюнга, существовала как открытая оппозиция ханжеству официальной морали. В песнях, грустных и смешных, подчас слегка скабрезных, проступают отчетливые черты народного искусства укиё с его ненасытной жаждой наслаждений и скорбным сознанием иллюзорности, непрочности бытия (мудзё):

Пусть в ином перерожденье
Буду я иной,
А сейчас любовь земная
Властна надо мной.
Что мне проку от учений,
Данных на века,
Если жизнь моя – росинка
В чашечке вьюнка!..