Клин клином

Спустя пару дней молодой человек горько пожалел, что поддержал Надежду в ее стремлении разгадать тайну инициалов.

Надежда была девушка современная, образованная, а главное – умела работать с материалом. То есть, просчитывая все возможные варианты, быстро и точно определяла, что искать и где именно. Помогало, конечно, и знакомство с аборигенами.

Марина Олеговна Наружкина встретила ее с распростертыми объятиями. За кофе из чашечек на ножках и с позолотой еще раз выразила племяннице соболезнование в связи с кончиной ее дорогой тети и дала указание подчиненным всячески содействовать столичному кандидату наук – какая разница каких – в ее изысканиях.

– Если паче чаяния и о моих предках что-нибудь найдете, то не сочтите за труд соблаговолить… – Мэрша запуталась в великосветской фразе, плюнула с досады и докончила: – В общем, если что интересненькое узнаете, Наденька, сообщите мне. Хорошо? А то все недосуг в родословной покопаться.

– Конечно, – закивала довольная Надежда.

Самые ценные архивные документы были выставлены в местном музее истории и быта. Располагался он в большом деревянном двухэтажном особняке, до революции принадлежавшем купцам Кологривовым. Дом давно требовал ремонта, но четыре работника музея – директор, научный сотрудник, бухгалтер и уборщица – боялись даже заикаться об этом. Не ровён час, обратит кто ушлый внимание на выигрышное расположение дома да на землю вокруг него, окруженную высоким забором, тогда наверняка особняку как объекту истории и культуры придет конец…

Надежда побродила по комнатам музея, вчитываясь в пожелтевшие листы, исписанные от руки, с печатями и без, всматриваясь в портреты и фотографии, но ничего стоящего для себя не обнаружила. Сотрудники музея ей тоже ничем помочь не смогли.

– Существует предание, что какой-то заезжий гусар из столичных повес соблазнил черт-те знает когда местную девушку из крестьян, а затем, как водится, бросил. Девушка же от огорчения, а может, и от стыда утопилась потом в Волге. Как раз с того самого обрыва кинулась в воду, что возле вашего дома, – рассказал ей научный работник музея и по совместительству учитель истории одной из местных школ Иван Андреевич Перышкин. – Неужели Неонила Порфирьевна вам об этом не рассказывала?

– Господи, конечно, рассказывала, – вспомнила Надежда. – Только в одно ухо влетело, в другое вылетело. Кто же всерьез воспринимает такие байки, их слушают как волшебные сказки.

– Не знаю, не знаю. Вам решать, – ответил Иван Андреевич.

Далее путь Надежды лежал в архив. На него она возлагала большие надежды. Все, что сохранилось от незапамятных времен до семнадцатого года прошлого столетия, хранилось в башне бывшего монастыря. На металлических полках без какой-либо особой системы и зачастую не по годам были сложены папки, коробки, свертки с документами, книги регистрации и прочие свидетельства истории на бумажных носителях.

Заведовал хранилищем седой высокий старик в круглых очках, черных сатиновых нарукавниках, непременных валенках и меховой безрукавке – в каменной толстостенной башне и летом было холодно. Жил старик в двух шагах от места работы, в приземистом каменном строении посреди зарослей лопухов, бывшем некогда монастырской кухней. Эта кухня, башня да кусок стены было все, что осталось от некогда богатого мужского монастыря.

– Не знаю, что уж вы тут найти надеетесь, барышня, только я с вами сидеть в этой сырости не намерен, – с ходу заявил он Надежде. – Марина Олеговна позвонила и сказала, что вам можно полностью доверять, так что вот ключи. – Старик положил на канцелярский стол у узкого окошка связку железяк внушительного вида. – Когда соберетесь уходить, крикнете в окно. Я услышу, поднимусь и проверю, все ли в порядке. Потом при вас запру дверь и бумажкой с печатью заклею.

– А зачем тогда вы мне ключи оставляете? – удивилась Надежда.

– Как же иначе? С вами сидеть – здоровье не позволяет. Запереть вас снаружи я не могу – вдруг пожар. Тьфу-тьфу-тьфу…

– Действительно, тьфу-тьфу-тьфу. Тогда оставьте дверь незапертой.

– Не могу. А если злоумышленники какие сюда ворваться захотят и документы похитить? Когда дверь на замке, ее никому не одолеть с ходу. И у вас будет время крикнуть мне: «Михалыч, на помощь!» Я и прибегу скоренько.

– Я лучше займу круговую оборону и буду отстреливаться, – пробормотала себе под нос девушка.

Но старик, видимо, услышал только одно, до боли знакомое последнее слово.

– Да где уж вам, молодым. Кишка тонка, – пренебрежительно махнул он рукой и зашаркал к выходу снимать валенки.

Старик всегда оставлял валенки внутри, возле двери архива. Они числились на балансе хранилища и были снабжены инвентарными номерами, написанными на голенищах черной несмываемой краской.

Когда громыхнули металлические, пожаростойкие створки, Надежда оглянулась по сторонам, прикидывая фронт работ. Сегодня она собиралась только определить, что на какой полке и в каком углу находится. Сердце ее забилось часто и гулко. Глаза загорелись охотничьим азартом.