Клинический случай

Компьютер на журнальном столике пикает: Дженет звонит очередной кибердрочила. Она вздыхает и угрюмо смотрит на М-16, прислоненную к стене в углу. Я спрашиваю, не знает ли она иного мотива, в силу которого Клио могла убить Джимми. Дженет качает головой.

– Не могла она это сделать потому, что разозлилась из-за завещания?

– Она могла попросту его бросить, – возражает Дженет. – Я уверена, она бы вытряхнула куда больше сотни косарей при бракоразводном процессе.

И в этом Дженет тоже права.

Снова настойчиво пищит компьютер.

– Тебе не жарко в таком прикиде? – спрашиваю я.

– Не волнуйся. Недолго мне в нем щеголять. Этот парень, – Дженет машет рукой в сторону компьютера, – Ронни из Риверсайда, получает сапоги, трусики, лифчик и винтовку. Он все надеется, что я сброшу бельишко, но его ждет большое разочарование. В любом случае сюжет такой: во время захвата особняка колумбийского наркобарона я внезапно решаю принять душ – идиотизм полнейший. Но я не знаю, что один из плохих парней – Ронни, естественно, – прячется в джакузи и за мной подсматривает. И вся эта бодяга тянется аж час.

– Зато четыре бакса в минуту, – оптимистично вставляю я.

– Еще пару месяцев, – говорит Дженет. – Мистер Чикл обещал, что столько уйдет на вступление в права наследства.

– Если Клио не опротестует завещание.

– Мистер Чикл говорит, что нет. Он знаком с ее адвокатом.

– И с большинством судей по делам о наследстве, – прибавляю я. – Он с ними на короткой ноге.

– Джимми всегда обо мне заботился. – В голосе Дженет нежность. – Теперь его нет, но он все равно обо мне заботится.

Ронни из Риверсайда снова напоминает о себе.

– Черт. – Дженет включает освещение и гостиную заливает яркий свет.

Она натягивает шапочку, и надевает противогаз. Мне пора уходить.

– Так что нам делать со статьей? – спрашиваю я. – Ты не обязана решать прямо сейчас. Утро вечера мудренее, поговорим в выходные.

Слова Дженет заглушаются шапкой и противогазом, но все-таки я их слышу. Лучше бы не слышал.

– Какой статьей? – спрашивает она.

Свет выключен. Я лежу в кровати и слушаю «Болезненное жжение», последний альбом Джимми и «Блудливых Юнцов». Голос Джимми мощен, потому что в то время он сам был мощен – двести сорок с лишним фунтов постреабилитационного обжорства. Затем он круто изменил свою жизнь И умер здоровым как бык – все мужчины об этом мечтают. Джимми вряд ли планировал отдать концы в тридцать девять, зато поклонники будут помнить его загорелым и подтянутым. Многие звезды все на свете бы отдали, чтобы так же здорово выглядеть.

Малыш, напрасно ты ждешь заверений,
Я лучше буду сам себя любить и щупать,
Люблю, кого хочу, кого люблю – тот счастлив,
Не зли меня, кончай реветь и хлюпать.

Это была песня под названием «Пресмыкающаяся любовь», и я прямо видел, как Джимми поет «меня-я-я», растягивая слово до невозможности, как это сделал бы Джаггер.[64] Вот это мне нравится у «Блудливых Юнцов» – большинство их песен совсем простенькие и бесхитростно смешные, без никаких претензий. Даже «Пресмыкающаяся любовь», почти один в один слизанная с «Под каблуком»,[65] подкупает самоиронией. Чем больше я слушаю эти записи, тем больше верю, что мне понравился бы Джимми Стома.

И я все равно сомневаюсь, что он утонул случайно. К сожалению, пока я остаюсь единственным, кто сомневается, мне нечего опубликовать в газете.

А значит, я возвращаюсь в раздел некрологов, под неусыпное наблюдение Эммы. В понедельник начну писать шедевр про Макартура Полка, и она поразится моему энтузиазму. Я так и не рассказал ей, что именно задумал старый хитрец и как я согласился ему подыграть. Мне уже не важно, все ли у Полка в порядке с головой; неудача со статьей о Джимми выбила меня из колеи. Мне нужна цель, хотя бы крупица надежды…

Очевидно, я заснул, потому что, когда я открываю глаза, «Блудливые Юнцы» уже не поют. В квартире темно и тихо, слышно только, как кто-то дергает за ручку двери. Может, это Хуан? Иногда он заходит ко мне без стука. Я окликаю его по имени и велю убираться. Наверное, Эмма рассказала, что заехала мне по носу, и он пришел оценить ущерб и, возможно, попенять мне за то, что я позволил себе осматривать ее ногти.

– Даже психи заслуживают хоть немного покоя! – ору я, и вскоре шум стихает.

Но что-то я не слышу удаляющихся шагов за дверью. Я резко сажусь в постели и прислушиваюсь. Клянусь, в квартире кто-то дышит, помимо меня.

Я сбрасываю ноги с кровати, неслышно крадусь к двери и выглядываю из-за угла. И сразу об этом жалею, потому что получаю удар кулаком в челюсть. Я бы с радостью упал, но второй удар, направленный снизу вверх, приходится по ребрам, и я на мгновение поднимаюсь в воздух. Широкие дуговые удары, ничего общего с экономным левым хуком Эммы. Когда моя голова наконец касается пола, я закрываю глаза и лежу без движения – мой самый разумный поступок за весь день.