Клиника С.....

Отчасти с народом согласны и руководители медицинских учреждений (а попробуй-ка кто не согласиться с народом, пойти против его воли!), и потому если праздники с примкнувшими к ним выходными растягиваются более чем на три дня, то на работу выходят (точнее — выгоняются) заведующие отделениями. Чтобы, значит, обеспечить работу в лучшем виде, без сучка без задоринки.

Дежурство, выпавшее на первое января, Моршанцева не тяготило и не напрягало. Все равно Новый год встречается с родителями, в тихой, спокойной, лишенной всяческих безумств обстановке, и утром первого января можно спокойно, без головной боли и чувства общей развинченности, ехать на работу. Президентское поздравление, шампанское в потолок под бой курантов, ну а дальше по наезженному-накатанному — мать будет подкладывать салатов и сокрушаться, что Димочка ничего не ест, а отец щелкать пультом и критиковать подряд всех певцов и прочих эстрадных деятелей, которых покажут по телевизору. Уныние и тоска, но не присутствовать невозможно — единственный сын, как-никак. И без того еле удалось отселиться в однокомнатную квартиру, оставшуюся в наследство от бабушки, по окончании шестого курса. Родители не отпускали — они хотели сдавать квартиру (лишние двадцать тысяч всегда пригодятся) и не хотели отпускать от себя сына, родную кровиночку. Мать переживала, как бы ребенок (ребенок, а?!), оставшись без присмотра, не начал пить и вообще вести распутно-разнузданный образ жизни, а отец считал, что отселяться нужно обязательно, но только после женитьбы. Мол, есть своя комната, живи как хочешь, хоть каждый день новую девушку приводи или гостей зови, а бабушкина квартира пока пускай приносит доход. Отчаявшись решить дело миром, Моршанцев сгоряча ляпнул, что он сам не прочь платить родителям аренду и не будет ли ему, как близкому родственнику, какой-нибудь скидки? Родители обиделись, отец даже дал сыну нелицеприятную и не вполне цензурную характеристику, до вечера оба поколения (конфликт произошел за обедом) дулись друг на друга, но за ужином помирились и пришли к консенсусу. Моршанцев получил ключи, поклялся спиртным не злоупотреблять, наркотиками не баловаться, постоянно помнить о том, что секс должен быть безопасным, и ни в коем случае не отрываться от семьи. «Ни в коем случае не отрываться» означало регулярно приходить в гости по выходным и встречать вместе Новый год, который родители считали чисто семейным праздником.

В вагоне метро, а потом в салоне автобуса Моршанцев единственный выглядел свежим и бодрым. А чего бы не бодриться, если выпил всего два фужера шампанского и грамм сто коньяка, лег в два часа, а встал в половине восьмого, потому что ехать от родителей до института было ближе?

Город как вымер — редкие пешеходы, редкие автомобили, тихо, пустынно, да еще снег валит крупными хлопьями, навевая сказочное настроение. Крупные хлопья снега не сравнить с мелкими, особенно если эту колючую мелочь кидает в лицо ветром. Есть в крупных хлопьях нечто сюрреалистическое, потустороннее.

Бунтарь Том Уэйтс совершенно не подходил к сказочному настроению, но слушать его все равно было приятно.

Well these diamonds on my windshield
And these tears from heaven
Wfell I'm pulling into town on the Interstate
I got a steel train in the rain
And the wind bites my cheek through the wing
And it's these late nights and this freeway flying
It always makes me sing…[16]

Tom Waits, «Diamonds On My Windshield»

«Если капли воды — это небесные слезы, — подумал Моршанцев, глядя на улицу сквозь глазок, протертый в запотевшем окне, — то что такое снежинки?»

Вопрос остался без ответа, потому что на ум пришла только аналогия с перхотью, совершенно неуместная.

На проходной клевал носом краснолицый сонный охранник.

— С наступившим! — сказал ему Моршанцев.

Охранник в ответ улыбнулся и громко икнул.

Загрузив в холодильник контейнеры с остатками праздничных блюд, собранные матерью («Ничего не много, Дима, ты же на сутки уходишь! Сам не съешь, так угостишь кого-нибудь…»), Моршанцев посмотрел на часы, показывавшие без восьми десять, быстро переоделся и отправился в отделение хирургического лечения тахиаритмий принимать дежурство у врача Беляева, которого за глаза чаще звали не Валентином Валентиновичем, а Профессором. Прозвище произносилось с иронией, поскольку было дано не за выдающиеся знания, а за занудность и склонность к поучениям.

Беляев пил чай в ординаторской и читал книгу. После обмена традиционными поздравлениями он помассировал левой рукой безволосое глянцевое темя и пожаловался:

— Голова гудит.

— Хорошо встретили? — понимающе улыбнулся Моршанцев.