Клиника Сперанского

— У них что — было серьезно? — спросил Новиков, глядя, как Арабесков вынимает из холодильника трехлитровую банку с компотом и разливает компот по большим чашкам.

— Шло к свадьбе, — ответил Арабесков. — Но тебя ведь, наверное, совсем не это интересует? А, Владимир?

— Ага.

— По-моему, он был в чьей-то зависимости, — сказал Арабесков. — В последнее время это было очень заметно.

— В чем это выражалось? — задав вопрос, Новиков прильнул к чашке. Компот был такой, что не оторваться.

— Долго объяснять, — сказал Арабесков. — Дело в том, что мы с женой профессиональные психологи. А по совместительству — парапсихологи, что еще чище. Сейчас это совместительство стало основной работой. И поит, и кормит.

— И неплохо поит и кормит, — заметил Новиков, обводя взглядом нарядную, как игрушка, кухню.

— Жаловаться не приходиться.

Глава 16. Кровожадный Бугаец

— Ираклий, дорогуша, да ты для меня просто находка, — воодушевленно сказал Новиков. — У тебя же особый взгляд на всё, взгляд специалиста. Не сочти за труд — изложи на бумаге всё, что касается Лопатина. Его привычки, странности, если известны связи — туда же, в кучу. С кем встречался, куда ходил, на что жаловался, чему радовался, какие планы строил, ну и так далее. Особо заостри на том, что тебе, как профессионалу, показалось странным. К примеру, около двух месяцев назад Лопатин опоздал на работу на два часа. Если ты об этом знаешь, остановись на подробностях. Ну и так далее…

— Вербуешь? — спросил Ираклий и усмехнулся, — В стукачи прочишь?

— В какие там стукачи, — сказал Новиков. — Разовая нагрузка с хорошим гонораром. Глядишь, втянешься, писучим станешь. В Дарьи Донцовы выбьешься, Акунина переплюнешь. Все борзописцы с чего-то начинали. Лукьяненко, говорят, был скромным врачом, а теперь, вишь ты, главный упырист России-матушки.

— Стало быть, стукач, оседлавший Пегаса, — вдумчиво произнес Арабесков. — А ты, земляк, и вправду Владимир Сергеев? И вправду следователь? Что-то железным Феликсом запахло.

— Пойми, чувак, — сказал Новиков. — Ты для меня находка. Ты видишь то, чего другие не видят. Помоги, друг, если хочешь помочь Валерке. Он накопал что-то очень серьезное. Вот мой мобильный.

Записал на бумажке номер телефона.

— Ладно, — согласился Арабесков. — Не в службу, а в дружбу…

Будя, подумал Новиков, выходя на улицу. Взять три баночки пива и — домой.

Странное дело, про гостиницу, в которой перебывали тысячи людей со всего света, населенную, о чем прекрасно знал Арабесков, массой вредных для здоровья мыслеформ, он уже воспринимал, как свой дом.

На Варварке навстречу ему попался бородатенький тип в модной нынче застиранной джинсовке и голубой бейсболке, который при взгляде на него почему-то осклабился, но Новиков не придал этому значения. Мало ли приветливых на свете. Откуда ему было знать, что человек этот как две капли воды похож на бомжа, натравившего на Шмаку бешеного пса. Он этого бомжа сроду не видел, а увидел бы — не обратил внимания.

Кстати, пса этого, отирающегося в соседнем со шмаковским квартале, поскольку здесь он вырос и возмужал, уже отловили собаколовы и доставили в ветлечебницу МВД, где его, опутанного бельевой веревкой, на предмет бешенства тщательно обследовал обезьяноподобный ветеринар Родькин.

Нет, пес бешеным не был, но на запах крови (Родькин подносил к его чутким ноздрям пузырек с консервантом) реагировал неадекватно, то есть жадно принюхивался, начинал нетерпеливо повизгивать, тянуться к пузырьку связанной пастью. Зрачки у него при этом противоестественно расширялись, шерсть на холке вставала дыбом, сам он напружинивался. Если бы не веревка, так бы и схавал несчастный пузырек. Из всего этого Родькин, кстати насмотревшийся «Ночного Дозора» и прочих шедевров про вурдалаков, сделал вывод, что пес страдает открытой формой вампиризма, а стало быть опасен для общества. Единственный выход — усыпить, а тушку кремировать, поскольку абсолютно не ясно, что за вирус в нём живет. Про вирус он написал в журнале карандашиком, для себя, чтобы не забыть посетившую мысль. Таких вирусов в природе не существовало, но вдруг? Это же тема кандидатской.

С усыплением пса Родькин попросил подождать до утра, когда он явится на смену, и санитар дядя Вася, которому всё было по фигу, кивнул с умным видом, но записи нигде не сделал.

Утром Родькина опередил пьяный еще со вчерашнего ветеринар Бугаец, в котором как призрак коммунизма бродил трудовой энтузиазм. Он вкатил псу такую дозу снотворного, что хватило бы и стаду слонов, после чего, надев длинный, до пят, фартук, прочитал родькинскую карандашную пометку.

Подумал про Родькина: «Вот дебил», — и взял специальную электропилу. Известно же, что у собак шерсть жесткая, препараторский нож берет плохо, а пилой кромсать в самый раз.