Клиника Сперанского

Рубинов откинулся на спинку стула, тот жалобно скрипнул, но и только. Новый стул, которыми нынче торгуют, от такой туши тут же бы и развалился.

Скрестив руки на груди, певец внушительно сказал:

— Понимаешь, Вовчик. Он взял надо мной, дураком, шефство. Пенсия у меня с гулькин нос, не заработал я, видишь ли, большую, да и раньше срока вышел, так вот он, добрая душа, деньжат подкидывал. Ты, случаем, не спонсор?

— Не-е, — заверил Новиков. — Он вам доверял?

— Как себе самому, даже больше.

— Не говорил, что его кто-то преследует?

— Э-э, — Рубинов призадумался. — Вроде нет. Хотя, постой-ка, говорил. И еще говорил, что скоро всех нас, олухов небесных, пронумеруют и прошнуруют, как документы в канцелярии. У каждого олуха на ясном челе будет стоять штамп. Никуда не скроешься.

— А кто его преследовал? — мягко напомнил Новиков. — Это важно, потому что умер он как-то внезапно. Неестественно, что помер, потому что был здоров, как бык.

— Да черт его знает, — искренне ответил Рубинов. — Разве ж сейчас вспомнишь? Стоп, стоп, вспомнил. Говорил про какую-то чертовщину, что все мы у этих чертяк под колпаком. Когда, мол, им надо, они тебя в любой дыре найдут. Тогда помрешь в муках и судорогах, а следов на тебе никаких не будет, только кровь из ушей. Либо вообще без следов. Слушай, Вовчик, так выходит — и до него добрались?

«Моллюсков, — подумал Новиков. — Слово в слово. Вот тебе и бред».

— У меня просьба, — сказал он. — Больше об этом никому. Не хочу, чтобы и к вам пришли.

— Не к вам, а к тебе, — поправил его Рубинов.

— Ко мне-то вряд ли, а к вам могут, — ответил Новиков.

Поржали, потому что это было из разряда: «Тэбэ пакет. Не тэбэ, а вам. Нам он нафиг не нужен, а тэбэ пакет».

— Ладно, дружище, — сказал Новиков, вставая. — Если что вспомните касательно Лопатина, зафиксируйте на бумаге, я завтра-послезавтра звякну.

Положив на стол три тысячи рублей, добавил:

— В спонсоры не гожусь, но без этого не обедняю.

— Ты куда? — запротестовал певец. — Так душевно сидели. Нет, нет и нет, категорически возражаю.

Тоже встал, хотел усадить силой, но Новиков увернулся, да так ловко, что великан хватанул своей клешней воздух и чуть не упал.

Новиков помог ему удержаться на ногах.

Пробормотав: «Дел полно, а я уже нажрамшись», — направился к выходу.

— И ты, Брут, — пробасил ему вдогонку певец. — Все покидают эту зверскую паскудную обитель.

Глава 25. Пятница. Ну, заходи, беженец

В полдень, как и было обещано, явился Василий Гордеевич и бухнул на стол увесистую папку.

— Это что? — осторожно спросил Кислов.

— Трудовой договор, — развалившись на стуле, ответил Фадеев.

На этот раз он был в черном: черная майка, легкие черные штаны с завязочками внизу, черная бейсболка. Загорелый, белозубый, чем-то похож на певца Буйнова. Простой русский миллионер, какой-нибудь менеджер из отдела продаж одет лучше.

— И сколько тут листов, если не секрет? — полюбопытствовал Кислов, который был облачен именно как этот самый менеджер: черные брюки, белая рубашка с коротким рукавом, черный галстук.

— Твоих два, — отозвался Фадеев. — Остальные тебя, чудака, не касаются.

— Ну уж вы прям сразу, Василий Гордеевич: чудака, дурака, му…, — пробормотал Кислов, открывая папку и вынимая два верхних листа.

Мда, договорчик оказался шельмоватый: все пункты на месте, всё вроде бы соблюдено, но формулировочка витиеватая, с некоторым подтекстом, можно прочитать и так и этак.

— Не пойдет, — сказал Кислов, взяв ручку. — Единственно верная цифра — это жалованье. Мои права, как работника, прописаны туманно. А вдруг вы меня, Василий Гордеевич, вздумаете турнуть?

— Я тебя и с договором турну, и без договора, — лениво ответил Фадеев, разглядывая потолок. — Главное чо? Оклад и чтобы страховая часть отчислялась — к пенсии. Это прописано. А остальное пусть тебя не колышит.

— Я разве ж против? — сказал Кислов, расписываясь.

— Пунктик одиннадцать внимательно прочитал? — спросил Фадеев, глядя уже в открытое окно, за которым было сумеречно и пари??ло — к близкому ливню.

— Э-э, — сказал Кислов, вновь читая пункт 11. — К работе приступить по договоренности с руководителем ООО, то есть с вами, но не позднее начала третьей декады текущего месяца. Это что же — с понедельника, что ли? Сегодня же пятница.

— Ага, — подтвердил Фадеев. — Есть проблемы?

— Налейкин, — сказал Кислов.

— А ты думаешь один такой хороший? — хохотнул Фадеев, укладывая договор в папку. — Сейчас мы и его завербуем. Или как там у вас, у чекистов, — перевербуем. Что там с Андрюхой?

— Всё так же, — ответил Кислов, поджав губы. — Поймите, человек действует самостоятельно и чихать хотел на мои е-мэйлы.

— Ну, ну, — сказал Фадеев. — Не уходи пока.

Стремительно вышел, оставив после себя легкий запах пота, приглушенный дорогим одеколоном. Или это одеколон такой — с налетом пота? Так сказать, для правды жизни.

Между прочим, в коридоре толклись фадеевские холуи, но уже без автоматов.

У Налейкина Фадеев пробыл минут пятнадцать, затем оба, хохоча и переговариваясь, ввалились в кабинет Кислова, который, как пчелка, трудился за компьютером.