Клиника Сперанского

— Логично, — согласился Новиков, потихоньку передвигаясь к стене, чтобы не иметь широкоплечего за спиной. — Вчера я приходил по долгу службы к Николаю Карповичу Моллюскову. И что тут такого? В каком смысле наследил?

— Что и требовалось доказать, — сказал малохольный, вписывая что-то в наполовину заполненный лист. — Значит, вчера именно вы посещали Николая Карпович Моллюскова. А чем же вы его, бедняжку, отоварили, что у него, родимого, кровь из ушей пошла? Вся кухня, простите, в кровищи.

— Стоять! — заорал вдруг широкоплечий, заметив несанкционированное передвижение Новикова.

Вновь хотел цапнуть Андрея за руку, но не тут-то было — попался на какой-то незнакомый, внешне неприметный прием, от которого полетел в стол, снеся по дороге со стула своего начальника. Запутался в стуле и начальнике, задергался, зашипел, вскочил на ноги и тут же получил кинжальный удар в солнечное сплетение, отчего сник и скрючился на полу, едва переводя дыхание.

Малохольный зажмурился, ожидая удара, но Андрей, не тронув его, припахивающего мочой, всего лишь поднял пиджак и забрал свое удостоверение. Пиджак кинул на стол, после чего сказал:

— То же самое, ребята, я могу пришить и вам: что это именно вы убили Моллюскова. И попробуйте отвертеться.

Широкоплечий начал вставать. Хорошая у парня тренировка, поди усиленно пресс качает. И дыхалка отменная. Жалко такого молодца бить, но если не бить, то он может сработать на опережение. Вот уже и ножки напружинил, и правую руку слегка согнул, готовясь прыгнуть, нанести разящий удар.

На этот раз Новиков, не мудрствуя лукаво, саданул ему пяткой в челюсть. Широкоплечий посмотрел на него удивленно, мол: что это такое, что еще тут за чучело гороховое? — потом глазки его закатились, и он рухнул на спину.

От досады малохольный хватил кулаком по полу.

— Веди на кухню-то, — миролюбиво сказал ему Новиков.

Малохольный, кряхтя и скрипя суставами, встал, направился в коридор, где уже находилась покинувшая спальню женщина.

— Вы жена Николая Карповича? — спросил её Новиков.

Она не ответила, только, пугая, пялилась своими синяками. «Кукла, — подумал вдруг Новиков. — Зомби».

Как заведенная пошла за ними на кухню, где, страшное дело, в уже подсохшей луже крови лежал Моллюсков.

Лежал он ногами к дверям, падая, должен был удариться головой о кухонный стол. Да, точно, сбоку на столе что-то неприятное, коричневое, из которого торчат волосы. Лужа пол головой и под плечами, из ушей вниз тянутся извилистые дорожки крови. Глаза полуоткрыты, на иссяня бледном лице страдальческая маска.

Следов насилия вроде бы и нет.

— Может, сам упал? — с сомнением предположил Новиков, не подходя к трупу, что-то желания не было.

— Стол практически не сдвинут, — сказал малохольный, проходя вперед и едва не наступив на распростертое тело. — То есть, никто Моллюскова не пихал. Видишь, и шлепки на ногах, а то бы непременно соскочили.

Он расхаживал по кухне, как по собственной, нагибался над трупом, трогал малоаппетитные вещи, нюхал пальцы, сволочь, отчего в желудке начинались спазмы, и говорил:

— Оступился? Да нет, так-то оно убиться трудно, оступившись. Хотя тоже как загреметь. А это у нас что?…

Из гостиной нетвердый в ногах, но с горящими глазами и пятикилограммовой гантелей на отлёте вышел широкоплечий.

— Да что ж ты никак не успокоишься? — сказал Новиков, идя навстречу, для чего пришлось обогнуть безумную Моллюскову.

Широкоплечий обрушил снаряд на обидчика, промахнулся и взвыл, угодив самому себе по колену, а это хуже нет. Выронил гантелину на пальцы несчастной своей ноги и, мыча, как бык, принялся кататься по полу.

— Я его и пальцем не тронул, — сказал Новиков выскочившему из кухни малохольному.

Тот выразительно посмотрел на него: что ты, мол, тут мне врешь? — присел перед товарищем и начал заботливо спрашивать: «Где больно? Скорую вызвать? Не молчи. Где больно?»

Новиков помог перетащить раненого на тахту, вызвал скорую, потому что знал: колено — дело серьезное, — и направился было к выходу, но, вспомнив, вернулся. Нашел в протоколе, составляемом малохольным, строчки о себе, аккуратно оторвал их, сунул в карман и был таков.

На улице уже, раскрыв зонт и обходя глубокие лужи, спросил себя: чем чревато? И сам же себе ответил, что ничего хорошего, что двое этих ментов, униженных им и оскорбленных в лучших своих чувствах, так просто это дело не оставят. Вне всякого сомнения, фиктивная его должность и фамилия глубоко врезалась в их возмущенную память. Малохольный, естественно, запомнил его звание, а может быть, чем черт не шутит, и номер удостоверения. Бывают такие вундеркинды, которые запоминают всё, что надо и не надо. В крутых боевиках подобных свидетелей немедленно ликвидируют, чтобы не цвели и не пахли, но у нас же не дикий Запад, у нас же процветают гуманизм и благородство, да и вера не позволяет распоряжаться чужой жизнью. Вот именно это последнее, подспудное, затаённое, переданное давно забытыми предками, останавливает перед пропастью, спасает от смертного греха, который придавит почище любого кладбищенского камня.