Клиника в роще

Достигли лестницы. Венедиктов шел позади и что-то тихо шептал себе под нос. Вера не хотела прислушиваться и все же услышала пару фраз:

– Господь, направь мои помыслы и деяния на правильный путь… Не дай свершиться неправедному суду…

Вера не выдержала и спросила:

– Ты что, молишься?

– Я? – юноша медленно покачал головой: – Нет.

«Но я же слышала», – хотела сказать Вера, однако не стала. Какая, к черту, разница – молится он или нет. Каждый спасается от безумия по-своему.

Наконец спустились на нижний этаж. Вера замерла у двери и прислушалась. Из холла доносились приглушенные голоса, и голоса эти явно приближались.

Вера хотела отпрянуть от двери, но не успела – что-то сильно толкнуло ее в спину. Потеряв равновесие, она налетела на дверь, распахнула створку весом тела и вывалилась в холл.

– Господи, я привел ее к тебе! – раздался позади звонкий голос Вани. – Benedicite Dominum! [4]

Вера подняла глаза. Прямо перед ней в окружении толпы мужчин стоял Евгений Осадчий. Он взглянул на Веру и добродушно улыбнулся.

– Привет! Тебя долго не было. Я даже успел немного соскучиться. Как поживает профессор Черневицкий?

16

– Так как поживает Черневицкий? – насмешливо осведомился Евгений.

– Ты сам знаешь, – угрюмо буркнула Вера и поднялась на ноги.

– Кажется, кто-то перепутал его живот со шкафом для бумаг? – Осадчий засмеялся чистым, добродушным смехом. – Слушай, у тебя есть сигареты? – спросил он вдруг.

Вера достала из кармана пачку сигарет и протянула Осадчему.

– «Петр Первый»? Любишь русские сигареты? – удивился Евгений.

– Других в магазине не было, – ответила Вера тихо.

Евгений усмехнулся. Затем прикрыл веки и с наслаждением проговорил:

– Порошок «Тайд», мыло «Камэй», сигареты «Петр Первый», крем «Чистая линия», карточка «Виза-электрон»… Когда я произношу эти слова, я чувствую себя живым. Определенность – вот чего мне не хватало долгие годы!

Вера отметила, что от его заикания не осталось и следа. Голос звучал твердо, ясно и уверенно. Она обвела взглядом сгрудившихся вокруг Осадчего мужчин – пациентов клиники. Лица безжизненны и неподвижны, как у кукол, в подернутых поволокой глазах пустота.

Евгений закурил сигарету и предложил:

– Слушай, давай отойдем к окну.

Вера не двинулась с места. Тогда он взял ее под руку и силой отвел в сторону. Возле окна они остановились.

– Что здесь происходит? – спросила Вера, стараясь унять дрожь в голосе.

– Пациенты вышли из палат, – ответил Евгений весело. – Можно считать это маленькой революцией.

– Они… всех убили.

Евгений кивнул:

– Да. Но, собственно, чего ты от них хотела? Они ведь убийцы. Плотник должен плотничать, учитель – учительствовать, лекарь – лечить, а убийца – убивать. Таков закон.

– Их выпустил ты, – хрипло проговорила Вера.

Осадчий затянулся сигаретой, выдохнул облако дыма.

– Верно. А ты выпустила меня.

– Я не знала… Я не думала…

– Ах, оставь! – небрежно оборвал ее Евгений. – Что случилось, то случилось. Теперь я свободен, и они тоже.

Вера посмотрела на толпу пациентов, стоявших посреди холла в неподвижных, смиренных позах, перевела взгляд на лицо Осадчего – ясное, чистое, не искаженное ни тревогой, ни чувством вины.

– Ты с самого начала все рассчитал.

– Конечно, – согласился Евгений. – Я сыграл роль славного, обаятельного парня, и ты купилась. Не могла не купиться. Кстати, это я приказал мальчишке убить Плучека.

– Его убил Венедиктов? – изумилась Вера.

– А кто еще? Он единственный имел право бродить по клинике и даже выходить за ее пределы. Всех остальных держали за семью замками. Кстати, Ванька теперь не просто мальчик из хорошей семьи, у которого поехала крыша на почве неразделенной любви, а падре Игнасиус, представитель Святой инквизиции в Толедо. Чудесная таблетка сделала его тем, кем он был шесть сотен лет назад. Взгляни на него!

Вера посмотрела на парня. На какое-то мгновение ей снова показалось, что тот одет в темную рясу с капюшоном. И ее поразило лицо Венедиктова, лицо мужчины: упрямый подбородок, хрящеватый нос, фанатично поджатые губы.

– Падре Игнасиус отправил на костер полдюжины ведьм, – с усмешкой сообщил Евгений. – Думаю, тебя он тоже считает ведьмой. И с удовольствием изжарил бы тебя, как каплуна на шампуре. Но, слава святому Януарию, у меня на тебя другие планы.

Вера молчала, не зная, что сказать. В клинике стояла мертвая тишина. Ни шороха, ни звука шагов. Она вдруг подумала, что более безнадежную ситуацию трудно и представить, – одна в огромном здании, со всех сторон окруженная психопатами и убийцами.

В животе у нее заныло от страха, в горле внезапно пересохло. Как бы то ни было, но взывать о помощи поздно, да и не к кому. Она один на один с этим кошмаром.

Можно было побежать, юркнуть мимо оцепеневших психопатов, проверить на прочность дверь и стекла. Трус, сидевший у нее внутри, подсказывал поступить именно так. Да и разум твердил, что попытка побега будет самым правильным поступком. Но ее почему-то вдруг обуяло мучительное, страстное любопытство, желание проникнуть в тайны, которые хранила клиника, и покончить со всеми сомнениями раз и навсегда.